Дружба навек
Смысл адмиральской эпистолы (она сохранилась) был по-военному четок: а) мы, американцы, ведем войну с Испанией за свободу последних территорий Америки, еще томящихся под колониальным игом; b) мы уже добились серьезных успехов как в Западном полушарии, так и в Восточном, испанский флот сокрушен, и наши marins готовы к высадке на острова; с) свобода и демократия не зависят от географии, мы восхищены героической борьбой народа Филиппин и готовы оказать ему такую же помощь, как народам Кубы и Пуэрто-Рико; d) мы надеемся, что филиппинский народ во главе со своим испытанным лидером мистером Агинальдо, со своей стороны, внесет свой вклад в наше общее дело, подготовив плацдармы для высадки и сражаясь плечом к плечу с нашими парнями; е) от имени Президента Соединенных Штатов Америки выражаю надежду на тесный союз с будущей независимой Филиппинской республикой. Точка. Размышлять было не о чем. 17 мая Агинальдо, высадившись с американского борта на Филиппины, призвал «дорогих собратьев» к оружию. Его репутация достаточно высока, а на вопросы особо въедливых земляков имеются вполне убедительные ответы. Да, борьба была прекращена, но мы же добились почти всего, чего хотели, а добиться всего сил не было. Да, я покинул дорогую Родину, но у меня были сведения, что испанцы меня убьют, а я нужен для дальнейшей борьбы. Да, деньги брал, но ведь все поделил поровну, и себе взял ровно 15 песо, сами видите, ни поместьем, ни хотя бы особняком не обзавелся. Да, наконец, политические условия испанцы не выполнили, но виноват в этом исключительно непослушный Макабулос. И вообще, прекратите треп, я в Гонконге не вшей щелкал, смотрите, какого союзника нашел…
Короче говоря, через несколько дней под контролем восставших оказался почти весь Лусон, кроме Манилы, а 12 июня Агинальдо, уже в качестве официального Диктатора Революции, провозгласил «окончательную независимость». На сей раз он ведет себе тоньше, чем когда-то: «во имя единства нации» отныне никаких фракций, вождь «левых» Аполинарио Мабини, тот самый, которому повезло уцелеть два года назад, приглашается на пост премьер-министра. Тем временем повстанцы расширяют освобожденные районы, расчищая их для высадки американских союзников. 13 августа янки без единого выстрела (филиппинцы сделали за них практически всю работу) вошли в Манилу; испанские войска капитулировали, а уже 15 сентября в городке Малолос при благожелательном участии представителей США проходит конгресс, выработавший конституцию II Филиппинской республики. Первым же шагом республиканского правительства становится официальная телеграмма правительству США с благодарностью за все сделанное, гарантией вечного союза и просьбой о признании. Ответа не последовало. Но американское командование разъяснило, что удивляться не следует: США ведут непростые переговоры о мире в Париже, куда филиппинская делегация (как, впрочем, и кубинская, и пуэрто-риканская) приглашены не были в связи с отсутствием у них юридического статуса. По этой же причине до подписания мира не следует ждать никаких официальных ответов из Вашингтона. Объяснение было убедительным и логичным. Филиппинцы продолжали ждать, развлекаясь шлифовкой статей Конституции, президент Агинальдо учреждал ордена и подписывал наградные списки, а янки дожимали испанцев в далеком Париже. И дожали. Согласно договору, подписанному 10 декабря 1898 года, Мадрид отказался от колоний как в Западном полушарии, так и в Тихом океане, признав Кубу и Пуэрто-Рико «свободными государствами», находящимися «под опекой» США. Что касается Филиппин, то в тексте документа фиксировалось лишь согласие Испании продать острова победителю за 20 миллионов долларов.
Братья по оружию
Для Агинальдо, уже отдавшего приказ готовить торжественную церемонию поднятия над бывшим губернаторским дворцом президентского штандарта, случившееся было шоком. Считать себя союзником, а оказаться собственностью, согласимся, совсем не просто. Освобождать дворец американское командование отказалось, более того, не впустило в Манилу части республиканской армии и начало подтягивать к столице подкрепления, занимая ключевые позиции вокруг города, а на все вопросы отвечая, что, дескать, мы люди военные, а как будет дальше, решать конгрессу США, так что, мистер Агинальдо, сохраняйте спокойствие и ждите ответа. Впрочем, попытка апелляции к соглашению с адмиралом Дьюи без ответа не осталась. Компетентные заокеанские инстанции разъяснили, что адмирал писал от себя лично, не имея никаких полномочий, а решение опять же остается за конгрессом. Так что опять-таки сидите тихо, в свое время все узнаете.
Обстановка накалялась. 4 февраля в окрестностях Манилы американским солдатом был убит назначенный Агинальдо губернатор провинции, причем ни ссылаться на «досадную случайность», ни приносить извинения янки даже не подумали, заявив, что туземец сам нарвался, поскольку не пожелал отвечать на вопрос патрульного, с какой стати он бродит вокруг лагеря. Разъяснение, что бедолага-чиновник попросту не знал английского языка, на вояк впечатления не произвело. Типа, ему же хуже, надо было учить человеческую речь. Впрочем, все это уже не имело никакого значения. В ночь на 5 февраля американские войска атаковали лагеря филиппинцев. Армия Агинальдо была разбита, но сумела отступить в северные горы, сохранив боеспособность. Началась лесная война, очень неудачная для янки. Обозленное непредвиденно большими потерями, американское командование начало проводить массированные карательные акции и ввело систему заложничества. В результате чего число только официально расстрелянных как «потенциально опасные» туземцев всего через год зашкалило за 200 тысяч. Это серьезно подорвало как боевой дух, так и мобилизационные возможности республиканцев, при том, что к оккупантам стабильно шли подкрепления и к исходу первого года боев численность экспедиционного корпуса увеличилась втрое (с 40 до 120 тысяч штыков).
Тем временем в руководстве республики все было очень не слава Богу. Агинальдо впал в депрессию. Ему было очень неуютно в лесу и, видимо, очень страшно. От руководства военными действиями он фактически устранился, зато крайне бдительно отслеживал малейшие угрозы своей власти, активно обсуждая с приближенными варианты «разумного выхода из положения». Все, кто считал необходимым продолжать войну, тем или иным образом устранялись: 7 мая 1899 года был снят с поста премьер-министра и взят под арест Мабини. 5 июля без суда и следствия расстрелян президентской охраной генерал Антонио Луна, главнокомандующий войсками республики, вызванный с фронта под предлогом совещания. С этого момента единое командование перестало действовать. Президент ушел в глубокое подполье, став недосягаемым для собственных командиров, а 23 марта 1901 года сдался выследившим его американцам (по некоторым, вполне достойным доверия сведениям, сам помог себя найти).
Далее все шло по уже отработанному с испанцами сценарию. 1 апреля 1901 года, всего лишь через 8 дней после пленения, Агинальдо принес в Маниле клятву на верность Соединенным Штатам, после зачтения официального текста, сугубо от себя, рассыпавшись в цветистых заверениях на предмет вечной преданности «освободителям от испанского ига». Три недели спустя он публично обратился к «братьям по борьбе», призывая их последовать своему примеру. После чего, получив «компенсацию» в размере 100 000 долларов, ушел из политики. Однако ни захват Агинальдо, ни его призывы не произвели на филиппинцев особого впечатления. Война продолжалась под руководством популярного генерала Мигеля Мальвара, сумевшего объединить часть регулярных войск и нанести американцам несколько локальных, но чувствительных ударов. Ужесточение репрессий особого успеха не приносило. Помогла серия случаев: в начале августа 1901-го в Маниле была убита неизвестными престарелая мать Мальвара. В конце сентября та же участь — также от рук неизвестных — постигла семью его дяди, в декабре случайно утонула приемная дочь, учившаяся в манильской иезуитской школе, а затем был арестован врач, время от времени ездивший в «мятежные» районы для оказания помощи тяжело больной жене генерала.