Имитаторы. Иллюзия "Великой России" - читать онлайн книгу. Автор: Александр Казинцев cтр.№ 83

Как бы то ни было, явление опричнины никого не оставляло равнодушным. У нее есть горячие защитники и противники. Можно много говорить о ее противоречиях, о тех «крайне архаических формах» (А. Зимин), в которых осуществлялся переход к новым принципам государственного строительства. Стоит отметить неоднозначный эффект подавления княжеско-боярской оппозиции: за счет утраты ею политического влияния поднялось дьячество — прослойка бюрократов, которые в конце царствования Ивана IV приобрели огромное влияние, что вызвало беспокойство подозрительного царя. «…Царь почувствовал себя в зависимости от укреплявшегося централизованного аппарата и захотел освободиться от щупальцев становившейся уже всесильной бюрократии» (Шмидт С. О. У историков российского абсолютизма. Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М., 1996).

Здесь я вновь обращусь к Фурсову: неужели укрепление бюрократии — это то, что нам нужно сегодня? Ведь и так Рублевка и прилегающие «золотые мили» застроены загородными дворцами не столько олигархов, сколько чиновников, обложивших данью и олигархов, и государство, которому якобы служат, и, разумеется, нас, многострадальное население России.

Чиновничество и неразрывно связанная с ним коррупция — вот главная язва нашего времени! И что же — станем еще выше поднимать бюрократию, по примеру Иоанна Васильевича?

Ах, эта часть опыта неактуальна? В том-то и дело, что избирательно копировать опыт, как правило, не получается. Либо все, либо — ничего…

Завершая разговор об опричнине, сделаю то, от чего уклонился А. Фурсов. Скажу о национальном и социальном ее составе. Опричное войско набиралось из разных групп населения. Однако исследователи обычно выделяют две: инородцы и худородные помещики.

Ну, последних у нас всегда было в избытке. Но откуда взялись инородцы? Дело в том, что к середине XVI века Русское царство превращается, как сказали бы сегодня, в региональную сверхдержаву. После присоединения Казани и Астрахани, оккупации Ливонии страну наводнили татарские мурзы и ливонские перебежчики, такие как Таубе, Крузе, Штаден, получившие известность благодаря воспоминаниям о своем пребывании в России.

Они присоединились к немалому числу выходцев из Литвы и той же Казани, отъезжавших на Русь в предыдущие годы — обычно в результате политических неурядиц у себя на родине.

Притоку чужеземцев способствовал и брак Ивана Грозного с кавказской княжной Марией Темрюковной — дочерью властителя Кабарды.

Событие это, небывалое, красочное, произвело такое впечатление на современников, что отобразилось в целом цикле народных песен. Москвичи не без опаски дивились на многочисленную свиту царской невесты:

Триста татаринов,

Четыреста бухаринов,

Пятьсот черкашенинов.

(Здесь и далее: Народные

исторические песни. М.—Л., 1962.)

Цифры, скорее всего, условные, но общее впечатление чего-то напоминающего иноземное нашествие, несомненно, основывалось на реальном положении дел.

Благодаря песням, прослеживавшим каждый шаг диковинных гостей, современные читатели имеют возможность наблюдать за драматическим развитием событий. Иноземцы сразу же проявили кичливый норов и неуважение к местным жителям. В народном творчестве олицетворением чужеземного вызова становится образ Мастрюка Темрюковича, списанный с реального лица — брата новой царицы (в другом варианте он назван Кострюком-Мастрюком). «Молодой черкашенин», едва прибыв в Москву, успевает задеть всех — и молодых, и старых, и самого царя.

Над московскими молодцами он откровенно глумится:

А свет ты вольной царь,

Царь Иван Васильевич!

Что у тебя в Москве

За похвальные молодцы,

Поученные, славные?

На ладонь их посажу,

Другой рукою раздавлю!

Старым людям приезжий не оказывает должного уважения:

А вы люди стародавние!

А давно вы живете,

Ничего не смыслите…

Да и самому грозному царю Мастрюк не выказывает почтения:

Идет в палату белокаменну,

Во гривню столовую,

Не крестит бела лица,

А государю челом не бьет.

В одном из вариантов песни «черкашенина» обвиняют в желании захватить Московское царство:

Он хочет каменну Москву в полон себе взять,

Он хочет взойти в Кремль-городок…

В конечном счете законы жанра берут свое, уводя от исторической основы. Как и положено, столкновение заносчивого царского шурина с москвичами заканчивается поединком и посрамлением Мастрюка.

В народных песнях Иван Васильевич радуется русскому успеху. Увы, в реальной жизни все обстояло иначе. Подозрительно относясь к соотечественникам, Иван легко приближал приезжих. «…В его ближнем окружении было много татар и черкесов», — свидетельствует А. Зимин.

Один из наиболее драматичных эпизодов опричнины — низвержение митрополита Филиппа — связан с несоблюдением людьми Грозного элементарных правил поведения в православном храме. Во время богослужения Филипп заметил, что один из опричников не снял головного убора. Он был в «тафье», шапке восточного образца. Митрополит гневно произнес: «Се ли подобает благочестивому царю закон агаряньский держати?» (цит. по: Зимин А. А. Опричнина…). Царь, по утверждению историка, усмотрел в этом выпад в адрес своего иноземного окружения. Прежде он терпел от Филиппа и более резкие обличения, но замечание, сделанное в соборе, переполнило чашу его терпения. Грозный отдал приказ о подготовке процесса против Филиппа (там же).

Скорее всего, опричник, не обнаживший головы в храме, был инородцем. Приезжие стали неисчерпаемым резервом для пополнения опричного войска.

По утверждению историка В. Кобрина и ссылающегося на него А. Зимина, «царь Иван охотно брал в опричники людей, слабо связанных с коренным населением России, татарских и черкесских мурз, немцев, выходцев из Литвы (из «литвы дворовой» происходили князья Вяземские, Д. А. Друцкий, А. Д. Заборовский, Пивовы)».

Чем объяснялась такая политика?

Человек традиционного общества связан с окружающими не только профессиональными или соседскими связями, но и многочисленными родственными узами. Каждый был свойственником другого, помнил об этом и с увлечением занимался исчислением степеней родства. Для этого в русском языке существуют десятки слов. В словаре Даля находим и выразительную пословицу: «Русский человек без родни не живет» (Даль Владимир. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 4. М., 1991). Она предваряет длинный список соответствующих слов: «родня, родственники, сродники, семейные, свои, кровные… родич, р’одник, родимец, роднушка» и т. д.

Русские были друг другу — свои. Готовясь обрушить репрессии на одну часть общества, царь должен был разделить его. Что он и сделал, образовав опричнину. Но разделения было мало: требовалось натравить одну часть общества на другую, заставить русских истреблять своих соплеменников. И не каких-нибудь новгородцев, живших на окраине земли своим особым миром и говоривших на своем диалекте, а таких же, как они сами — москвичей, ярославцев, ростовцев. Кровных!