Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы - читать онлайн книгу. Автор: Алан Гринспен cтр.№ 65

Историю о том, как Макдоно «спас» LTCM. рассказывали столько раз, что она стала одной из легенд Уолл-стрит. Билл сделал буквально следующее: собрал руководителей 16 крупнейших мировых банков и инвестиционных компаний в одном кабинете, сказал, что они наверняка найдут выход из ситуации, если осознают масштабы убытков, которые им грозят в случае поспешной распродажи активов LTCM. и ушел. Через несколько дней после напряженных переговоров руководители банков выделили на поддержку LTCM $3,5 млрд. Это дало фонду время, чтобы осуществить ликвидацию в нормальном режиме.

Из средств налогоплательщиков не ушло ни цента (разве что на кофе и бутерброды), но вмешательство ФРС задело популистов за живое. «Этот фонд слишком большой, чтобы его банкротить: федеральный резервный банк Нью-Йорка спасает LTCM», — кричал заголовок на первой странице New York Times. Несколько дней спустя, 1 октября, Макдоно и меня вызвали в Банковский комитет палаты представителей и потребовали объяснить, с какой стати, как выразилась USA Today; «федеральная структура взяла на себя роль организатора и посредника в спасении частной фирмы, обслуживающей миллионеров». Критические замечания высказывали представители обеих партий. Конгрессмен Майкл Касл, республиканец из штата Делаеэр, сказал полушутя» что его личные вложения в совместные фонды и недвижимость тоже не очень результативны, но «мне почему-то никто не помогает», А конгрессмен-демократ Брюс Венто из Миннесоты посетовал, что мы защищаем богачей от негативных воздействий рыночных сил, а о «маленьких людях» забываем. «По-видимому, существуют двойные стандарты, — сказал он, — Одни для Мэйн-стрит [21] , другие для Уолл-стрит».

Да, мы действительно сказали банкам, участвовавшим в поддержке LTCM, что они могут спасти собственные деньги, если посодействуют упорядоченной ликвидации фонда- Но это не финансовая помощь фонду. Банки, действуя в собственных интересах, сохранили свои деньги, а также, надо думать, и деньги миллионов граждан как с Мэйн-стрит, так и с Уолл-стрит

Наблюдая за признаками лихорадки в финансовом мире, я испытывал нарастающее беспокойство по поводу ее возможных последствий для экономики. На своем выступлении 7 октября, когда процентная ставка по тридцатилетним казначейским облигациям упала до минимума за последние 30 лет, я отказался от заготовленной речи и заявил аудитории, состоявшей из экономистов: «Я наблюдаю за американскими рынками вот уже 50 лет, но ничего подобного не видел». В частности, я отметил, что инвесторы на долговом рынке ведут себя очень странно: они готовы платить намного дороже за новые, самые ликвидные казначейские облигации, хотя более старые, но менее ликвидные бумаги так же надежны. Эта погоня за ликвидностью не имеет себе равных и обусловлена не здравым смыслом, а паническими настроениями. «Инвесторы говорят: "Я хочу уйти с рынка. Мне не важно, рискованны вложения или нет. Я больше не могу. Я просто хочу выйти из игры"». Экономисты прекрасно понимали, о чем я говорю. Паника на рынке подобна жидкому азоту — она очень быстро замораживает все вокруг. И действительно, как показывал анализ ФРС, банки все неохотнее предоставляли кредиты.

Членов Комитета по операциям на открытом рынке не пришлось долго убеждать в необходимости понижения процентных ставок. С 29 сентября по 17 ноября мы делали это три раза подряд. Европейские и азиатские центральные банки, следуя новым обязательствам в рамках «Большой семерки», тоже снизили ставки. Постепенно это лекарство подействовало. Паника на мировых рынках улеглась, и через полтора года после начала азиатских кризисов Боб Рубин наконец смог спокойно провести отпуск с семьей.

Реакция ФРС на кризис в России ознаменовала постепенный отход от догм классического подхода к выработке политики. Вместо того чтобы ориентироваться на единственный наиболее надежный прогноз, мы выстраивали свои действия, опираясь на ряд возможных сценариев. Когда в России произошел дефолт, математические модели ФРС с высокой вероятностью показывали, что американская экономика продолжит устойчивый рост и без нашего вмешательства. Тем не менее процентные ставки было решено снизить из-за незначительного, но реального риска: дефолт мог слишком сильно ударить по мировым финансовым рынкам и заметно сказаться на американской экономике. Для нас это было ново: мы решили, что такой маловероятный, но чрезвычайно нежелательный сценарий представляет более значительную угрозу экономическому процветанию, чем усиление инфляции в результате смягчения кредитной политики. Подозреваю, что ФРС и раньше принимала решения, руководствуясь аналогичными мотивами, но никогда подобный подход не возводился в систему.

Постепенно регулярное взвешивание плюсов и минусов стало преобладать при разработке нашей политики. Мне это нравилось, потому что такая методика была более универсальной по сравнению с разовыми решениями. которые мы принимали раньше в каждом отдельном случае. Она позволяла выйти за пределы эконометрических моделей и учесть более широкие, хотя и менее математически точные гипотезы относительно движущих факторов мировой экономики. Кроме того, эта методика давала возможность использовать исторический опыт. Например, железнодорожный бум 1870-х годов мог дать нам ключ к пониманию рыночных процессов периода интернет-бума.

Кое-кто из экономистов по-прежнему считает такой подход к денежно-кредитной политике слишком вольным, чересчур усложненным и интуитивным. Они хотят, чтобы ФРС устанавливала процентные ставки на основе формализованных критериев и правил (например, ориентируясь на оптимальный уровень безработицы или инфляции). Я согласен с тем, что разработать разумную политику невозможно без применения глубокого анализа. Но уж слишком часто нам приходится иметь дело с неполными и неверными данными, необоснованным человеческим страхом и нечеткими законодательными нормами. Какими бы изящными ни казались современные эконометрические модели, они не годятся для выработки рекомендаций по денежно-кредитной политике. Глобальная экономика стала слишком сложной. И методы, которыми мы пользуемся при разработке решений, должны меняться в зависимости от ее сложности.

Несложно было догадаться,, что последний год уходящего тысячелетия станет самым безумным и головокружительным годом для национальной экономики. Эйфория, захлестнувшая американские рынки в 1999 году, отчасти объяснялась тем, что кризисы стран Юго-Восточной Азии нас не коснулись, «Раз уж мы преодолели такое, — думали люди, — то впереди у нас безоблачное будущее».

Этот оптимизм был таким заразительным прежде всего потому, что он имел определенные основания. Развитие технологий, высокий потребительский спрос и другие факторы обеспечивали быстрый рост экономики. Однако, хотя новые возможности и вправду были реальными, они вызывали гипертрофированный оптимизм. Страницы газет и журналов пестрели статьями о новоиспеченных «высокотехнологичных» набобах. Глава одной из крупнейших консалтинговых компаний попал в заголовки, обеспечив раскрутку продовольственного интернет-магазина Webvan. Первоначальное публичное размещение акций принесло ему $375 млн. Какие-то лондонские законодатели мод. о которых я никогда не слышал, создали нечто под названием Boo.com. Этот веб-сайт, претендующий на роль мирового лидера по продажам ультрамодной спортивной одежды, принес своим владельцам $135 млн. Казалось, вокруг не было таких, у кого дядя или сосед не сколотил состояния на акциях интернет-компаний. Федеральная резервная система. сотрудникам которой запрещается участвовать в финансовых спекуляциях во избежание конфликта интересов, оставалась одним из немногих мест в США. где в лифте не обсуждались горячие акции. Забегая вперед, скажу, что Webvan и Boo.com, подобно десяткам других новоиспеченных интернет-компаний, лопнули в 2001 и 2000 годах соответственно.