Ага, будет он знакомить ее с другими мужиками.
– Верочка, сегодня никак. Наверняка до ночи буду на охоте, это мероприятие занимает много времени. Да и кого я сейчас найду? (Она хотела уйти, пожав плечами.) Могу предложить вариант. У меня есть машина… о ней почти никто не знает. Возьмешь? Ты же умеешь водить.
– Да. У меня и права есть. Сергею нравилось, когда я сидела за рулем, он и заставил меня сдать на права. (Опять Сергей!)
– Вот и отлично.
– А документы? – Ей нельзя отказать в практичности.
– Документы и ключи заберешь по этому адресу (Илья написал на листке, отдал ей), я позвоню туда. Доверенность получишь в понедельник вечером. До понедельника поменьше катайся. Во сколько, примерно, возьмешь машину?
– Ну, часов в девять-десять утра… Хочу выспаться.
– С девяти тебя будут ждать.
От удивления и радости Вера кинулась Илье на шею:
– Илья, я тебя почти люблю. За аренду машины обязуюсь любовью заниматься с тобой неделю бесплатно. В следующем месяце.
И поцеловала в губы. «Кошмар, а не женщина, – думал он, обнимая ее. – Она погубит меня».
– Вера! Встретимся в воскресенье в два. В том же номере, в 23-м.
– Счастливой охоты, – помахала она.
Машина скрылась за поворотом. «Готов», – злорадно подумала Вера, стоя посреди двора, окруженного высотками. Двор выглядел уныло под нависшей над ним тупой архитектурой, где человек ощущает себя не только букашкой рядом с угрюмыми стенами, но и никчемностью. Глядя в совершенно черное небо, Вера медленно побрела к сломанным качелям на детской площадке. Села на железный выступ. Кое-где в окнах загорался свет, люди начинали готовиться к долгому бессмысленному дню. Сквозь дым сигареты Вера видела свое прошлое, настоящее, будущее. И во всех временных пролетах возникал Илья, не последний человек в ее жизни.
– Ну, Илюша, ты попался, – вслух сказала.
О каком сне может идти речь, когда так хорошо?! Появилось море энергии, он был способен на любую мальчишескую выходку. Например, разбить окно в первом попавшемся доме и хохотать над испугом и злостью хозяев. Или горланить пошлые песни на центральной площади под гитару (не держал ее лет двадцать). Хотелось побеситься, совершить безрассудство. Сегодня ему не сорок два года, а восемнадцать! Сколько раз он занимался с Верой любовью? Не считал. Много раз! Невозможно, но факт! Он уж думал, импотенция не за горами, к сексу тянуло все реже. И вдруг восторг! Мог ведь так и умереть, не испытав удивительных ощущений. Потрясающая женщина! Но что произошло, почему она резко переменилась? Илья припоминал подробности свидания, когда дошел до того, как Вера пыталась скрыть оргазм, понял: «Я удовлетворяю ее. Ей хорошо со мной в сексуальном плане. Ну, я и дал!»
Только подъезжая к дому, задумался: что сейчас скажет Любаше? Дверь открывал тихонько своим ключом, чтоб не разбудить. В квартире принялся рыскать по шкафам… Шлеп, шлеп, шлеп… Не спит. Идет.
В дверях появилась сонная Люба с блестящим от крема (или от собственного жира) лицом и в белой ночной сорочке до пят. Не женщина вошла, а танк въехал, в дверной проем скоро не войдет.
– Где ты был?! (Началось!)
– Любаша, – сразу перешел в наступление Илья, не давая времени себе подумать, а жене опомниться, – я тороплюсь. Прости, родная, но один американец так перепил… Промучились с ним всю ночь. Я вымотался… Где мои джинсы?
– В антресоли… – с недоумением ответила она, глядя на невинную физию мужа.
– Часа два поспал у него в номере, думали, подохнет любитель выпить по-русски. Смех! А кроссовки где? (Люба ушла за кроссовками.) «Скорую» вызывали. А если б концы отдал? Возьми костюм. Там пятно на рукаве, на правом, кажется…
– Позвонить ты не мог?
– В голову не пришло. Представь, алкогольное отравление! Ты хоть представляешь, что это такое? Равносильно грибами отравиться. Какие там звонки!
Илья переодевался и врал так искренно, так честно, что у Любы ни на одно мгновение не возникло и тени подозрения.
– А куда ты сейчас собираешься? – опомнилась она.
– На охоту. Павел Сергеевич кабана раздобыл. Покажем оставшимся в живых гостям русскую охоту.
– Ты уже сутками находишься в рабстве у Тулина. Можно подумать, ты обязан ему…
– Обязан, – мягко перебил Илья. – Продвижением по службе. Терпи. Когда-нибудь я займу его место. Если выдержу конкуренцию, слишком много охотников получить кресло. Дай телефон.
Люба ушла за телефоном, переваливаясь. Илья на минуту перестал собираться, глядя ей в спину. Как же с ней в постель-то теперь ложиться? После гибкого тела Веры и бешеной страсти на жену смотреть нет желания, не то что прикасаться. Теперь только предварительно напившись можно с ней сексом заниматься, но до этого еще далеко, месяц-другой потерпит. В данный момент лучше не омрачать замечательно проведенную ночь мыслями о Любаше.
Она принесла трубку, Илья позвонил Симичу и Черемису. Ох, не любила их Люба! Один – шут гороховый с безумным выражением лица, особенно когда выпьет, другой – неприятный тип с внешностью уголовника. Один рот не закрывает, другой молчаливый и угрюмый. Оба заедут за мужем и отправятся за Сергеем. Сергей тоже не нравился ей: высокомерный. Если б Илюша не занимался этой работой… Сутками его не видит. Ни о детях, ни о ней не заботится, в гости вместе не хочет ходить, даже когда свободен. «Я устал», – его коронная фраза. Все суетится, тщеславный человек.
– Ты простила? – спросил Илья.
– Простила, – отмахнулась Люба. – Есть хочешь?
– Конечно! – воскликнул он, и это была единственная правда, сказанная жене. – Только один бутерброд сделай. Некогда. Пока приедут, успею съесть.
Он порхал из кухни в коридор и обратно с небывалой энергией и бодростью. Люба удивленно хлопала глазами, сооружая многослойную башню из хлеба, масла, мяса и сыра. Таким она обожала своего Илюшу, любовалась им, когда тот набросился на бутерброд. Он жевал торопливо, запивал соком, попутно рассказывал о гостях, остроумно подмечая смешные детали. Люба смеялась.
– Машина! – сообщил Илья, доедая остатки бутерброда, схватил ружье.
– Илюша, подожди, – услышал, переступая порог дома.
Люба подошла к нему вплотную, положила полные руки на плечи, глядя с любовью в еще жующую физиономию, нежно прошептала:
– Я люблю тебя, Илюша.
Чуть не подавился. Со скоростью света перед ним пролетела ночь с Верой. А конкретно сейчас стояла, обнимая его, очень толстая, некрасивая, совсем чужая женщина, мать его детей, которые тоже были чужими… Жалость… Илья погладил ее по щеке, поцеловал в лоб и вылетел на улицу.
За рулем сидел Олег, сзади, слившись с сиденьем, полулежал Черемис. Илья, взявшись за дверцу машины, поднял глаза на собственные окна. Свет в кухне горел, в окне вырисовывалась круглая фигура… «Любаша, – обратился он мысленно к жене, – если ты меня любишь, сделай доброе дело, умри, пожалуйста!» И захлопнул дверцу.