Брим захлопнул крышку сканера – больше там не на что было смотреть, и со всех ног рванул в сторону красной интернет-будки. Шоггот сдох, но у Брима сохранялась уверенность в том, что извращенец-мемевтик все еще прятался там, в темноте, меж тонких, длинных ветвей мутировавшего кустарника. Он должен был оставаться там, потому что ему было интересно наблюдать за происходящим.
Да нет же!
Интересно – не то слово! Он ловил от этого кайф! Оргазмировал, как бегемот, придавивший на мелководье свою бегемотиху.
Почему так – потому что мерзко и гадко…
Отвратительные, грязные, злые…
Брим запрыгнул на бордюр и, прикрыв лицо локтем, проломился сквозь ветки кустарника.
Он оказался почти прав. Тот, кого он пытался поймать, прятался именно здесь. И он до последнего оставался на месте, прижавшись к самой земле, наблюдая за происходящим. Но, почуяв беду, он пустился наутек. Брим успел увидеть только серую тень, мелькнувшую в свете фонаря дальнего подъезда и скрывшуюся за углом дома.
Брим с досады что было сил саданул кулаком по железной двери парадного, возле которого стоял. Удар отозвался резкой болью в расшибленных костяшках и протяжным, колокольным гулом, заполнившим подъезд.
– Да что б вас всех!.. – Хлопнуло окно на третьем или четвертом этаже. – Когда же все это наконец прекратится?!
– Никогда, – уже спокойно ответил недовольному жильцу Брим. – Можешь поверить моему слову – никогда… Да, собственно, пошел ты в рай!.. Чего тебе не спится?..
– Сам пошел! – отозвался голос сверху. – Ща вот кастрюлю воды на голову-то тебе вылью!..
А ведь и вправду выльет, подумал Брим.
И рассмеялся.
А что ему еще оставалось?
Как вариант – удавиться.
Но это не в правилах цирка.
Шоу, твердь его, должно продолжаться. Даже если все актеры блюют.
Хармс, ты не прав.
– А, пошли вы все…
Санитары. Больница
Игорь притащил два ведра горячей воды, поставил у распахнутой настежь задней двери «неотложки», ополоснул руки и отошел в сторонку. Просто так, чтобы не светиться рядом с фургоном.
Ставить машины на заднем дворе больницы запрещалось, но Верша заверил напарника, что договорился с дежурным. Он каждый раз так говорил, и каждый раз, как только они начинали мыть машину, вылетал сдуревший от такой наглости дежурный и срывающимся от возмущения голосом выдавал все, что полагается в такой ситуации. Для того чтобы заставить его заткнуться, достаточно было «мигалку» включить. Желто-зеленую. Кому охота с Гильдией связываться?
Как-то раз один такой ночной дежурный, пожилой мужчинка маленького роста, заметно прихрамывающий на левую ногу, когда до него наконец дошло, что он на чистильщиков ор поднял, сначала с минуту молча стоял, рот разинув, – Игорь даже испугался, как бы его удар не хватил, – а затем кинулся помогать им мыть машину.
Все так.
Вот только каждый раз в такой ситуации Игорь чувствовал себя по-дурацки. Почему-то у него возникало такое чувство, будто он кого-то обманывает. Подсовывает под нос липовое удостоверение, чтобы, значит, пролезть без очереди. А ему-то самому ничего ведь и не нужно было. Вообще – ничего. Верша вроде как договорился с дежурным, а сам умотал. Сказал, что только за кофе сбегает, и исчез. С концами. Верша ненавидел мыть машину после перевозки сырцов и всякий раз норовил увильнуть. Можно подумать, Игорю эта работа доставляла несказанное удовольствие.
Ага!
Нынче он был явно не в том настроении, чтобы в одиночку драить машину. Вот вернется Верша, кофе нахлебавшись, тогда вместе можно и за дело взяться. Если вода не остынет. Разъезжать на провонявшей сырцами машине – удовольствие для извращенцев. Один такой, живущий с Игорем в одном подъезде, узнав, что сосед его санитаром работает, даже деньги предлагал за то, чтобы он его ночку в «неотложке» покатал, но только чтобы непременно с сырцами. Какой и как он кайф от этого ловить собирался, Игорь выяснять не стал – спустил козла с лестницы. А после, как только подумал о том, что именно ему только что предлагали, так едва не проблевался.
Жуть твою!
Это ж сколько мерзости вокруг! О которой мы, бывает, даже и не подозреваем. Может, конечно, оно и к лучшему, что не подозреваем. Иначе ведь свихнуться можно. Легко и просто.
На заднем дворе было темно и пусто. Неподалеку от машины чистильщиков стояли две «амбулаторки». Вид у них был такой, будто их здесь бросили года три назад. Ободранная краска на бортах, проржавевшие крылья и бамперы, у одной лобовое стекло треснутое, у другой вместо бокового картонка вставлена. Вот только шины им кто-то регулярно подкачивал. Зачем? Неужели у кого-то хватало смелости выезжать на таких машинах в город?
Игорь редко задумывался над тем, как работают муниципальные отделения «Скорой помощи», не связанные с Гильдией чистильщиков. На какие деньги они вообще существуют? Санитары-чистильщики доставляли своих клиентов лишь в те госпитали, где имелись курируемые Гильдией особые отделения. Вот только, чтобы добраться до этих отделений, где все сияло чистотой и поблескивало стеклышками новеньких приборчиков, порой приходилось проходить через общую приемную. Не проходить, а проламываться через столпотворение больных и страждущих. Инфекционные, травмированные, беременные, орущие, возмущающиеся, жалующиеся и тихо умирающие – все были здесь. Как на Страшном суде. Или на концерте в Вудстоке. Койки с больными стояли не только в коридорах, но даже на лестничных площадках. Наверное, ставили бы и двухъярусные, как в армейских казармах, если бы придумали, как больных наверх закидывать. Больничное белье – серое, ветхое, на сгибах едва не до дыр протертое. Врачи – замученные, усталые. Как будто не одну смену отпахали. Порой глянешь такому в глаза, и видишь пустоту, полное безразличие к тому, что вокруг творится. Мозг отключился, чтобы не перегореть. А руки продолжают работать, как манипуляторы конвейерного робота, выполняя заложенную программу. Щупают, сгибают, давят, прижимают, режут, шьют, вправляют… А уж что за запах стоял в коридорах – о том лучше и не вспоминать. Игорь всегда, как только из отделения выходил, первым делом рот водкой прополаскивал. Не столько для дезинфекции, столько затем, чтобы вонь отбить. Хотя вот Верша – тот кофе пьет. Говорит, помогает. А Игорю – нет. Игорю без водки – никак. Даже сигареты – не то. Совсем не то.
Над двустворчатыми стеклянными дверями с неработающими фотоэлементами, неподалеку от которых Верша машину поставил, висел большой светящийся прямоугольник. Вывеска – но без надписи. Чистый, светящийся прямоугольник. Поначалу Игорь все голову ломал: что бы это могло означать? А потом – бросил. Ему-то какая разница? Так даже интереснее. Как будто скрытое послание.
Это ведь не сюр даже. Все вокруг дышит безумием. Разлитым повсюду, как опиумный дым.
Хохочут, суки, хохочут…
Пальцы слегка подрагивали. Нехарактерно. Должно быть, слишком устал.