Париж от Цезаря до Людовика Святого. Истоки и берега - читать онлайн книгу. Автор: Морис Дрюон cтр.№ 58

Повсюду на берегах священного моря я вижу Прометея: он давно уже покинул горы Кавказа и теперь, прячась в глубине заливов, замышляет с материей свои заговоры или, стоя на вершине скалы, бросает открытый вызов Юпитеру.

Когда Прометей трудится заодно с Юпитером, когда созданный им маленький порядок органично вливается в большой порядок, находящийся в подчинении Юпитера, порядок царит и на планете людей. В противном случае всеобщая гармония нарушается и – естественно и неотвратимо – с лица земли исчезает именно малый порядок. Грех Прометея не в его дерзости, а в повязке тщеславия, которая, внезапно ослепив титана, помешала ему увидеть неизбежное. Безбожник Прометей, Прометей – пособник дьявола, странный бог, несущий опасность для себя самого, бог, который, восставая против верховного Божества, отрицая Его, уничтожает собственную божественную сущность! Отныне в любой момент мощь Прометея в сочетании с его слепотой могут привести к тому, что человек окажется всего лишь неудавшимся экспериментом.

Все, все хрупкое будущее человечества держится сегодня на корректной связи человека и космоса, на связи, которая была осмыслена, взвешена, выражена на средиземноморских берегах.

1973

Если основной чертой Франции – и уникальной чертой – считается ее многообразие, если разнообразие климатов, ландшафтов, судеб делают ее бесподобной, то Прованс можно считать самой французской из провинций, способствующих этому изобилию.

Ибо Прованс, сосредоточивший или сочетающий в себе множество противоречий и контрастов, так же многообразен, как и сама Франция.

Нет на свете одного Прованса – их наберется целый десяток, и все они будут одинаково ласкать глаз, покорять умы, будить воспоминания; Прованс морской, городской, торговый; Прованс пасторальный; Прованс дикий, знойный, опаленный солнцем. Есть еще Прованс горный, в районе Диня и Барселонетты, тот самый, что каждую зиму укрывается снегами, которые, сходя по весне, обнажают тучные луга; тот самый, что каждую весну расстилает перед окнами Грасса гигантские цветочные ковры; и, наконец, тот самый, что сеет свои островки меж двух лазурных гладей – морской и небесной.

Какая же картина предстает в наших мыслях, наших воспоминаниях, наших мечтах прежде всего, когда, находясь вдали от Прованса, мы произносим его имя?

Может быть, платан, вросший в землю у светлого каменного порога среди порыжевших полей и отбрасывающий гигантскую теплую тень на черепичную кровлю и закрытые ставни? Или букет корабельных мачт, символ приключений и дальних странствий, покачивающийся у розового причала? Или же романская арка старинного аббатства, притихшего в безмолвии горной долины? Или роскошная вилла на мысу, стоящая по колено в муаровой сини? Или повисшая на штукатурке старого дома лоза, усыпанная бирюзой купоросных капель? Или лавандовое поле на лиловых склонах Люберона?

Пьер Пюже. Атлант. 1657

А может, прячущаяся в зеленой тени аллеи кариатида, выточенная Пюже, [307] или солнечный блик, дрожащий на замшелой чаше фонтана в самом сердце Салона, [308] или крепостной вал в Антибе, сжимающий в объятиях звездную ночь?

Прованс, воспетый Мистралем, чьи поистине гомеровские страсти и драмы наполняют пространство от Альпий до Монтаньета; хитроватый, ироничный, невозмутимый Прованс Доде – какой из них можно назвать настоящим? Прованс Паньоля – гортанный, грассирующий, наполняющий Старый Порт своим добродушным гневом; Прованс Жионо – чем выше к Лумарену и Маноску, тем напевнее становится его звучание, но и тем больше жестокости, даже безумия слышится в нем. Какой же из этих голосов правильнее?

На самом деле Прованс, подобно антологии, вобрал в себя все голоса Средиземноморья.

В окрестностях Экса местность похожа на Италию, а ближе к милому сердцу Сезанна Толоне́ напоминает изгибами и тенями Тоскану. Но Сент-Виктуар белеет наподобие гор Эллады, а маленькие дикие пустоши, что скрывает Мор и другие плато Вара, наводят на мысли о Сицилии или Крите.

Глубокая, усеянная камнями бухта, голая, выжженная солнцем гора, песчаный пляж, где пальмы покачиваются рядом с соснами, и даже Венецианская лагуна, и даже дельта Нила – любой пейзаж из тех, что окружают древнее море, находит в Провансе свое повторение, свой образ.

Как с землей, так и с Историей. Сквозь марсельскую мостовую проступает греческая каменная стена, а слово «Ницца» восходит к имени греческой богини Победы. От Вазона до Фрежюса, от Оранжа до Тюрби разбросал свои триумфальные арки, трофеи, театры Древний Рим. Некогда галльская столица, Арль теперь – сам себе королевство; арены короной венчают его чело, а в криптопортиках хранится его былая слава. Авиньон в тиаре гигантского дворца вспоминает о своем папском прошлом. Лучезарное, чистое Монако, всегда немного вне времени, остается единственным напоминанием о стольких исчезнувших автономиях и суверенитетах.

Как с Историей, так и с людьми.

Темный финикийский отблеск мелькает в глазах кое-кого из моряков; сарацинская жесткость проглядывает в острых подбородках пастухов; а неаполитанский овал лица иных девушек напоминает о годах царствования короля Рене.

Вот такой он – Прованс, выбирай на вкус, кому что нравится. Мне лично он нравится во всех своих видах.

Ни один край не оставил во мне столько воспоминаний – и в такой концентрации. Его рельеф напоминает очертания прожитых мною лет. Развернув перед собой его карту, я вижу собственную историю. По этим дорогам, городам, берегам я пронес свои надежды, горести, радости; здесь познал я тяготы войны, здесь жил и работал в двадцати разных местах, здесь загорался любовью, здесь наслаждался дружбой – здесь в полотно моей жизни вплетались то суровые, то шелковые нити.

Однако, по мере того как все больше народу заселяло твои берега, Прованс, по мере того как росли и упрочивались твои города, моя нежность, моя потребность в тебе обращались на твою бедность, которая и есть твое богатство, на твою простоту, в которой заключается твое величие, на твои мирные просторы, на места, где одинокое дерево, мерное течение времени и особый сплав света и земли спокойно и с достоинством возвращают меня к моей человеческой сущности.

Олива – самое человечное из всех деревьев…