Можно я побуду счастливой? - читать онлайн книгу. Автор: Мария Метлицкая cтр.№ 49

В молочных рядах творог, масло, йогурты, крем-фреш.

А еще десятки сортов свежей рыбы, которая с утра еще точно плавала. Если попросишь – почистят, нарежут на нужные куски да еще и скажут спасибо. В пакет с нарезанной рыбкой положат петрушку и пару лимонов. И все – с улыбкой, с прибаутками и пожеланиями хорошего дня.

Фрукты можно на рынке найти сезонные: яблоки, груши, персики, сливу, виноград. Крошечные оранжевые дыньки с невообразимым запахом – их принято есть с ветчиной и хамоном, запивая теплым портвейном.

Я покупаю место – крошечный прилавок далеко не на бойком месте. Служащий рынка смотрит скептически – и кому нужны пирожки этой русской? Французы ведь консерваторы! Привычка для них самое главное. Нет, она, эта иностранка, определенно не в себе! Место покруче, в центральном ряду, я купить не могу – дороговато. Да и потом, надежды на успех моего предприятия, честно говоря, у меня совсем мало! Я неважно знаю язык, я в чужой стране. Моих шуток и прибауток здесь не поймут.

У меня дрожат руки и вот-вот покатятся слезы. Но я беру себя в руки и – натягиваю улыбку – улыбку счастливого и очень уверенного в себе человека. «У меня все получится!» – говорю я себе, пытаясь проглотить застрявшие в горле слезы. «Ничего! – я утешаю себя. – Марина Цветаева в эмиграции вязала шапочки на продажу!»

Дома голодные дети. Есть что-нибудь сильнее, чем эта мотивация?

Кто, если не я? Вечный вопрос. И вечный ответ: ты, детка! Ты! Никто, кроме тебя.

И я включилась в игру. Я, московская девочка Лена, заласканная и залюбленная бабулей и дедом, солистка Локтевского ансамбля, посетительница музеев и театров, торгую пирожками на рынке. Смешно.

В те годы, на мое счастье, на русских и русское была мода – спасибо перестройке и лично Михаилу Сергеевичу. Я надела павловопосадский платок, украсила рабочее место хохломскими ложками, плошками и ладьей, включила записи удалых русских песен – «Вдоль по Питерской», «Калинку» – и вперед! Где наша не пропадала!

На меня обращают внимание – уже успех! Осторожно подходят и недоверчиво смотрят. Но постепенно оттаивают и начинают приветливо улыбаться. На гжельской тарелке лежат мои румяные красавцы – на пробу. Дамы осторожно отламывают крошечные кусочки, кладут опасливо в рот… и лица их освещают улыбки.

– Супер! Манифик! Фантастик! – слышу я.

Пирожки лежат в красивой корзинке, прикрытые кружевной салфеткой – важна еще и подача! Французы – большие эстеты. На прилавке – хохломские уточки, самовар, богородские игрушки – маленький уголок моей любимой России.

В общем, не хватает только медведя с гармошкой!

Постепенно выстраивается маленькая очередь – три, пять человек. Берут помалу – пять, шесть пирожков. А они у меня махонькие, с крупный вареник. Итог дня – я продала все корзинки! Все двести штук! В кошельке деньги, огромные деньги! Целых две тысячи франков! А это означает, что мои дети, моя семья, будут сыты всю неделю! Ну, каково?

Покупаю у своих коллег ветчину, колбасы, сыры и свежую рыбу – устроим семейный праздник! Все это мне достается с огромной скидкой. Теперь я – своя!

Долой экономию и отварную картошку три раза в день! Долой макароны с томатным соусом! И с этого дня начинается моя карьера рыночного торговца. Каждый день я на рынке и постепенно обрастаю своими покупателями. Берут уже не по три пирожка, а по двадцать и больше. Начинают поступать заказы – на дни рождения, семейные праздники, к приему гостей. Нашими клиентами и хорошими приятелями становятся потомки Федора Сологуба, Римского-Корсакова. Французы, любящие Россию.

Служитель рынка, продающий места, подходит ко мне и таинственно шепчет:

– Мадам Элен! Я предлагаю вам лучшее место! Лучшее место по прежней цене!

– Ух ты! – радуюсь я. – Вот что такое успех! Теперь и я в авангарде!

Но… Везде они есть, эти «но». Я устаю как собака, дети мои не высыпаются и тоже валятся с ног, приносят из школы замечания и плохие отметки. Печь пирожки раз в неделю для меня – удовольствие. А когда это становится рутиной… Всю ночь я у плиты. Уезжаем очень рано, едем за семьдесят километров. Там, на рынке, надо держать лицо, улыбаться, украшать прилавок, со всеми общаться – и с покупателями, и с другими продавцами.

А потом, усталая, замученная, я возвращаюсь домой, а там – кухня с кучей грязной посуды, плита и пол, усыпанные мукой. Андре смотрит на все критически. Ему сложно признать, что я стала кормильцем, сложно с этим смириться. Его мужское «я» ущемлено, он раздавлен. К тому же долги-то висят! Никто их не отменил и отменять не собирается.

Да, нам хватает на оплату жилья, на хорошее питание. Но мы еще в яме, и в глубокой. Хорошо, что я так устаю, что совсем нет сил думать об этом и переживать.

Я никогда не стыдилась работы – никогда и никакой, честное слово! Но сейчас меня что-то гнетет. Я не хочу провести свою жизнь на фермерском рынке, стуча хохломскими ложками и приплясывая под родную «Калинку»! А может, я просто устала? Два года каторги, ни одного выходного за целых два года! Утро, день, вечер, ночь. День сурка. Я сплю в машине и улыбаюсь на автомате. Я очень устала. И нет рядом того, кто меня пожалеет.

И однажды я заболела. Не знаю, как более точно обозначить свое состояние – просто мне стало на все наплевать. У меня больше не было сил – ни физических, ни моральных. Никаких. Я лежала и тупо смотрела в потолок. Не поднималась ни рука, ни нога. Шесть дней я не пила и не ела. Шесть дней находилась где-то «между» – между землей и небом, между жизнью и смертью. Я уже ничего не хотела. Мне сладко было думать о смерти, и я ее не боялась. Для меня она была освобождением, отдыхом и отпуском. Больше от меня никому и ничего не нужно, я свободна от всех и всего!

На шестой день ко мне зашел мой младший. Он лег рядом, взял меня за руку и прошептал:

– Мамочка! Мы хотим есть! Очень хотим!

И я встала.

Помню, как было жалко расставаться со своей, пусть мнимой, свободой. Но, наверное, я отдохнула! И вот я снова на кухне – кормлю своих мальчиков. В меня по капле втекает жизнь – медленно, медленно. Что это было? Истерика, бунт, забастовка? Сильнейший нервный срыв, депрессия? Я не знаю. Но в эти дни я отчетливо поняла – пришло время вернуться домой, в Россию.

Иначе меня просто не станет.

Франция – это мое безжалостное взросление, мое бесконечное преодоление, мое дно с красивым и романтическим названием.

На кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, где похоронены тысячи русских эмигрантов: вдова и сын Колчака, Бунин, Тарковский, Мережковский, Гиппиус, Шмелев, я познакомилась с отцом Силуаном.

Произошло это так: мы бродили по аллеям, читали надписи на надгробьях и вдруг услышали странный шум – шум старого и дряхлого мопеда. А через пару минут увидели и нарушителя святой кладбищенской тишины – на древнем мопеде рассекал священник – в развевающейся рясе, с двумя кожаными сумками, переброшенными через плечо.