Венец всевластия - читать онлайн книгу. Автор: Нина Соротокина cтр.№ 97

— Он сказал, вы поймете, — вздохнул игумен.

После возвращения из Новгорода Ким всерьез засел за отцовскую рукопись. Вначале надо было разобрать привезенный из монастыря материал. В отличие от старых бумаг эта часть романа находились в относительном порядке. Были и здесь разрозненные черновики, но сюжетная линия с сыном Шемяки, с интригами Софьи после ее возращения на трон и спасением Курицына вся выложена, главы перепечатаны на машинке и пронумерованы. Нашлась даже написанная от руки страница — предвестница эпилога. В ней сообщалось, что Курицын благополучно достиг Флоренции, купил небольшой дом на левом берегу Орно, в котором и прожил в тишине и покое до весьма преклонного возраста. Здесь же сообщались некоторые подробности флорентийского быта, а именно знатное состязание №-ской церкви двух знаменитых живописцев Леонардо из Винчи и Микеланджело, коего Курицын был свидетелем, а так же… Последняя фраза была посвящена Паоло и Ксении: «Жили они долго и счастливо, умерли в один день, а провожали их в последний путь все их дети — числом пятнадцать».

Ким расхохотался. Расщедрился отец — знатным потомством наградил героя. А почему, спрашивается, не десять детей стояло у гроба? Или, как у всех нормальных людей, — «числом два». Но ведь это как считать. Если Паоло с супругой жили долго, то эти двое, положим, мальчик и девочка, должны были уже иметь солидный возраст. Стало быть, у них тоже были дети, а может быть, даже и внуки. Так что отец в своей мечте не погрешил против истины — целая орава людей стояла у могилы отцовских героев.

Отношение Кима к тексту носило уже чисто семейный характер. Он давно воспринимал себя прототипом Паоло. Почему отец омолодил Кима — тоже понятно. Взрослым его отец совсем не знал, но какие-то мелочи характера и внешности сына передал очень точно.

Ким перерыл материнскую библиотеку и нашел репродукцию с фресок Гоццоли. Неужели отец считал, что он похож на пажа с картины? Ким всмотрелся в свое лицо. Зеркало явило облик хмурого, небритого мужика с голодными глазами. И только семейный альбом, в котором хранилось множество безмятежных дачных фотографий двадцатилетней давности, подтвердило догадку отца. Пляж, песок, за спиной — река. Худой, ребра так и выпирают, отрок с нежным лицом, в руках мяч, видимо, только что играли в волейбол, а может, в футбол гоняли на зеленой лужайке. Другая фотография… Ким стоит подле брошенного на песок полотенца. Наверно, фотограф позвал мальчика, иначе откуда этот характерный, как у пажа на фреске, поворот головы и внимательный взгляд, смотрящий в будущее, в тот самый день, когда уже взрослый Ким будет отматывать время назад. Да, этот парнишечка действительно был похож на второго пажа из свиты Иоанна Палеолога.

Ким уже не вспоминал слова Макарыча, звучащие, как диагноз: «Рукопись — твое спасение», и Никитону не звонил, чтобы тот не вертелся под ногами, а прилежно перепечатывал отцовские страницы, вводил новую нумерацию. Если находились страницы, которые и вовсе ни с чем не согласовывались, он откладывал их в специальную папку — на потом. Иногда, когда от долгой работы ломило плечи, а кофе, выпитый в несчетном количестве, заводил в желудке свою мелодию, Ким почти физически ощущал, как личность его разваливается на фантомы. Один из этих фантомов сидит перед компьютером, другой совершает безумства в древней Москве, а третий обессиленною курил и смотрел на все это со стороны. Да мог ли он предположить, что его судьба сделает такой зигзаг?

Наибольшее удивление вызывало у Кима хрустальное яйцо с трилистником. Оно казалось ему чем-то нереальным, выпавшим из стародавней жизни. Нет, ребята, вы поймите меня правильно. Это все равно, если бы он взял толстый том Куприна, потряс его, а оттуда, прямо на стол, выпал бы гранатовый браслет.

Теперь яйцо лежало на столе, рядом с компьютером. Чтобы ему не вздумалось покатиться в неизвестном направлении, Ким держал свой амулет в прозрачной коробочке из-под дискет. Если мысли его заходили в полный тупик, Ким смотрел на листики внутри хрусталя, и башка нехотя, медленно, но начинала работать.

Но была тема, к которой он не хотел возвращаться. Воображение его со скрытой нервозностью обходило тот ночной кошмар, когда в комнату явилась Софья Палеолог. Сейчас он не имел к этой тучной женщине никаких претензий. Он был тогда так пьян, что мог увидеть все что угодно. Но было во всем это опасное ключевое слово: совпадение. Он боялся привлекать внимание к этому совпадению, потому что последовательность событий была неправильной. Прочитай он вначале роман — тогда понятны пьяные глюки. Но ведь все произошло наоборот!

На дворе уже был декабрь. Нет, нет, да и подумаешь про Новый год — семейный праздник. Надо Сашке приличный подарок сделать. Любочку бы тоже не мешало поздравить по-человечески. Елку в доме поставить — мужское дело. С этими мыслями и случилось вдруг, когда он без всякой душевной натуги взял телефонную трубку и набрал знакомый номер.

— Добрый вечер.

— Что это в нем доброго? — немедленно отозвалась Любочка.

— Как вы поживаете? Сашка не болеет?

— Мог бы и приехать, и посмотреть.

— За этим и звоню. И вообще у меня к тебе важный разговор.

— Не о чем нам говорить!

— Люб, у тебя кто-нибудь есть?

Видно, в голосе Кима прозвучали какие-то совершенно новые, непривычные для Любиного слуха интонации, потому что трубка умолкла вдруг, а потом он с ужасом обнаружил, что жена плачет.

— Люба, ты погоди. Я сейчас приеду. Я соскучился безумно. Я без вас с Сашкой жить не могу. Право слово. Люба, я не пью! Слышишь меня? Ну что ты молчишь-то? Мне столько надо всего рассказать. Отец умер, мой отец. Я его нашел. Здесь такая история… Ты слышишь меня? Ну, ответь хоть что-нибудь.

И трубка ответила тихо-тихо, словно и не Люба это сказала, а сама судьба обрела голос и прошептала: «Приезжай».

А потом все разъяснилось самым простым и примитивным способом. Телефон — друг и брат человека, он словно окликнул Кима из коридора. Приключилось это в очень хороший сумеречный час, когда компьютер был уже выключен, в кастрюльке булькала картошка, а Ким в предвкушении ужина курил, глядя в окно. Уже зима вошла в полную силу, снежинки веселились в вечернем воздухе. Тротуары были еще черными, сырыми, но морозный ветер из форточки говорил, что уже к ночи зарастут они коркой льда, а к утру, пожалуй что, появятся на газоне первые, невесомые и прозрачные сугробы.

Звонивший назвался, но Ким не сразу сообразил, кто это, какой-такой Аркадий Петрович, но голос тут же пояснил, мол, я — оператор, который работал с Павлом Сергеевичем.

— А я вас искал, — выдохнул Ким.

— Знаю. Мне ваш телефон Ираклий сообщил. Ему визу дали, он и подобрел. Послезавтра уезжает. Хорошо бы встретиться всем, поговорить.

— Отца нет уже. Он умер, — сказал Ким.

— Боже мой! — ахнула трубка, но не сразу, а после нескольких секунд потрясенного молчания, и Ким благодарен был неведомому Аркадию за рубанувшую вдруг мироздание тишину.