Антидекамерон - читать онлайн книгу. Автор: Вениамин Кисилевский cтр.№ 3

– Тебе было бы стыдно за такого отца?

– Вы ведь и так все про вас и про меня знаете, я же вижу, – опустила веки.

Он, чтобы его замешательство укрылось от нее, преувеличенно сосредоточился на поглощении чая, в лицо ей не глядел, в поле своего зрения оставив лишь ее стиснутые руки, маленькие и нежные как у ребенка, но по-женски красивые, ухоженные. Сейчас нужны были всего одна-две фразы, емкие и вразумительные, которые бы раз и навсегда все расставили по местам, не обидели ее, отрезвили. Чтобы могли после этого нормально общаться – он, в отцы ей годящийся, зав отделением, где она работает, и она, глупенькая девчонка, вообразившая себе невесть что. Сказал ей, недвижимо застывшей:

– Не надо портить наши отношения. Не выдумывай меня. – И, мгновенье назад не подозревая, что скажет ей это, добавил: – Иначе нам лучше расстаться.

Лиля молча поднялась и вышла из кабинета. А он долго еще сидел, вертя в пальцах опустевшую чашку, размышлял, верно ли себя повел, не перегнул ли палку. Все-таки должен был найти какие-то другие слова, добрые, отеческие, ведь совсем девчушка она, тут не топором бы, а тончайшим, осторожным скальпелем. Возможно, у Лили это первая любовь, пусть и такая несуразная, сомнительная, но именно поэтому требовавшая еще большего внимания и понимания, чтобы беды не натворить. Как если бы в самом деле была она его доченькой. Разве застрахованы его дочери, взбалмошные девчонки, от подобной истории? Легко ли им будет, если так же небрежно и холодно отнесется к ним обожаемый человек? Захотелось даже вернуть ее, успокоить. Но тут же погасил в себе это желание, доверившись старой врачебной истине, что рана скорей заживает, если не трогать ее руками и поменьше обращать внимание.

Вскоре он убедился, что решение принял верное. Оба они, как сговорившись, вели себя так, словно ничего между ними не произошло, не было того чаепития воскресной ночью. Дни шли за днями, в радостях и печалях, в заботах больших и малых, более удачные и менее, обычная и привычная жизнь, больничная и не больничная. Единственно, о чем позаботился Дегтярев, – составил график на будущий месяц так, чтобы их ночные дежурства не совпадали. На всякий случай. И по возможности старался не оставаться с Лилей наедине. Все же отчего-то чувствовал себя виноватым, хоть и не знал толком, в чем она, эта его вина, заключается.

Сдвинулось что-то на очередной утренней планерке, спокон веку звавшейся «пятиминуткой» и надолго затягивавшейся порой, когда не все ладно было в его отделенческой вотчине. Все было как всегда: отчет за минувшее ночное дежурство, состояние тяжелых больных, план работы на новый день. Лиля появилась в кабинете позже остальных, пришлось ей занять единственный свободный стул неподалеку от дегтяревского стола – обычно старалась она пристроиться где-нибудь подальше. Сидела, облаченная в голубую больничную униформу – курточку с короткими рукавами и брючки, – примерно сложив руки на коленях и глядя в пол. Слушая дежурившего врача, Дегтярев краем глаза поглядывал на ее слегка курносый профиль под высоким накрахмаленным колпаком, на оголенные руки. И обратил вдруг внимание, какие они у нее красивые, словно впервые увидел. Алебастрово белые, точно и не знойное лето на дворе, туго обтянутые молодой атласной кожей. Даже не коснувшись их, легко было догадаться, как нежны они и упруги. Поймал себя на коварном желании провести по ним ладонью, задержать в ней точеные Лилины пальчики. И настолько сильным, чувственным было это желание, что сам поразился. А она вдруг коротко посмотрела на него и порозовела, словно каким-то непостижимым образом проникла в его мысли. И тут же снова опустила глаза.

А ночью она приснилась ему. В безумном эротическом сне, которые много уже лет не являлись к нему, чуть ли не со дня женитьбы. Он пробудился, содрогаясь, изумился себе, потом долго лежал без сна, до подробностей вспоминая сгинувшее виденье. Утром он столкнулся с ней в дверях, и она снова, на миг опалив его синим взглядом, залилась горячей краской. Будто и сны его были ей доступны. Тем удивительней это было, что после того разлучного чаепития минуло уже почти две недели и раньше при встречах ничего подобного с ней не происходило. Больше того – выглядела в общении с ним зажатой, непроницаемой.

С того дня и началось это наваждение. Такого с ним не было и в заполошные юные годы, вообще никогда не было. Ну, влюблялся, конечно, томился, но никогда прежде так не сжигало его желание поскорей увидеть свою избранницу, заглянуть в ее глаза, голос услышать. Казалось, все на свете отдал бы, чтобы обняла она его своими прекрасными руками, слова любви прошептала. Точно вырвалась вдруг на волю откуда-то из сокровенной его глубины дремавшая дотоле пылкая страсть, о которой и не подозревал он, не помышлял, что вообще носит в себе. Ему стала нужна эта девочка, эта женщина, так нужна, что чем угодно рискнул бы…

Человек не импульсивный и не минутный, он искренне пытался разобраться в себе, постичь происходящее с ним. Что стряслось, что изменилось? Почему раньше, год уже прошел, не потянуло его к ней? Отчего ее недавнее почти не скрываемое признание в любви вызвало в нем лишь одно желание – поскорей и по возможности незатратно отдалиться от нее? Не видел что ли раньше ее белых рук, ее синих глаз, едва проступавшей из-под тонкой курточки полудетской груди? Злосчастный сон разбередил? Что разбередил? Или это начался вдруг пресловутый кризис мужского среднего возраста, когда сороковник близится, всплеск гормональный? А она, Лиля, как раз вовремя и подоспела? Изводила мысль, что, захоти он сблизиться с ней, сделай он только шаг ей навстречу – и она тут же откликнется, с радостью и готовностью. Если уж решилась сама признаться ему…

И еще в одном мог не сомневаться: добром эта история не кончится. Заведись он с ней – и вскоре все отделение, а затем и больница об этом узнают, как бы ни таились они, как бы ни ловчили. Каким образом – неизвестно, но обязательно узнают, печальных примеров тому не счесть. И вообще затевать какую-либо интрижку там, где работаешь… Сколько погорело на этом мужиков, достойных и недостойных. Не понимал он их никогда, не одобрял. И сам ни разу не позволил себе захороводить с какой-нибудь молоденькой врачишкой или сестричкой. Хотя, чего таить, нравились ему подчас, некоторые очень даже. А тут уж совсем дурно пахнущий случай – великовозрастный заведующий отделением и его медицинская девчонка-сестрица. И что ему нужно от нее? За ручку с ней ходить? В подъездах целоваться? Что невинна она еще – сто процентов. Не посмеет же он, двух уже взрослых дочерей отец, презреть ее девственность, святотатство такое совершить. Не позволит себе ломать ей судьбу. А для интрижек эта девушка не создана, за версту видать. Это, он предчувствовал, будет глубоко и сильно. Это будет страшно так же, как и восхитительно…

Он знал, что ему нужно делать. Ни единой лазейки себе не оставлял, упорно внушал себе, что не озабоченный мальчишка он и не оторва-сладострастник. Не воспользуется он ее слабостью. Пересилит себя. Заставит вести себя с ней так, как надлежит взрослому и порядочному мужчине. Чего бы ему ни стоило. А если не сумеет, не совладает подло, то грош ему тогда цена. Но он сумеет. На горло, если потребуется, себе наступит, потому что иного не дано.

Придя к этому непреклонному решению, Дегтярев не отказывал все же себе в малой радости лишний раз полюбоваться на нее. Хоть посмотреть. Не однажды ловил себя на том, что ищет случай увидеть Лилю, побыть с нею рядом, заговорить. Так бросивший курить норовит, когда невмоготу, подышать дымом чьей-нибудь сигареты, нечто сродни мазохизму. А Лиля, словно проведав о его зароке, держалась с ним ровно, без эмоций, разве что выдавал ее порой предательский румянец. Словно заключили друг с другом молчаливое соглашение.