Лучшие годы Риты - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 54

– Я так не считаю, – перебила ее Рита. – Я в твоем примерно возрасте рассталась с парнем, и у меня вся жизнь после этого наперекосяк пошла.

Только сейчас, вот в эту минуту, она поняла, что это правда.

– Правда? – Маша встрепенулась. – А почему вы с ним расстались?

– Он меня бросил.

– Ну да!

– А что тебя удивляет?

– Ну… Вы не такая женщина, которую можно бросить.

– Думаешь? – усмехнулась Рита. – Можно, можно. И сейчас тоже, а тогда тем более.

– Вас мой папа бросил? – спросила Маша.

– Нет. Твой папа, наоборот, сидел возле меня тогда все лето, чтобы я с собой чего не сотворила.

И эту правду она поняла только теперь. Как открыла ей глаза эта девочка своими детскими страданиями, почему встряхнула так сильно? Этого Рита не знала, но то, что произошло у нее внутри за несколько последних минут, равно было землетрясению.

Все в ней стало живым, беспокойным, все волновалось и дышало, как незастывшая лава.

– Он уже третий, понимаете? – сказала Маша. – В третий раз за год со мной такое! Ленка говорит, это потому, что я слишком гордая. Но я же не могу ему на шею сама бросаться, правильно?

– Правильно.

Рита еле сдержала улыбку.

– И что же мне делать? Я же его люблю!

– Он вернется.

– А если нет?

«Значит, и черт с ним», – подумала Рита.

Но только подумала, конечно, а произнесла совсем другое.

– Вернется, – повторила она. – И обнимет, и поцелует. В Сочельник в самый в ночь на амстердамском мосту. Вот увидишь.

Теперь Рита понимала причину Машиных слез в тот день, когда она пришла к ней искать отца. Впадешь тут в отчаяние, перед незнакомым человеком зарыдаешь, если срывается путешествие с любимым! Рита и сама, помнится, очень расстроилась, когда второй ее муж Петер сказал, что не поедет с ней на Новый год в Финляндию, потому что некомфортно чувствует себя в холодном климате. А он и любимым-то не был, Петер.

– А как вы вошли? – спросила Маша.

Она уже пришла в себя окончательно, щеки порозовели, заблестели темные глаза. Красивая у Мити дочка, ничего не скажешь.

«Ну и моя у него не хуже получилась», – подумала Рита.

К собственному удивлению, подумала без тени ревности. Что-то переменилось в ней к этой Маше.

– Дверь не заперта была, – ответила Рита. – А почему тебя Машей назвали?

– Папа захотел, – пожала плечами Маша. – Моя мама тоже Маша. Но меня назвали из-за Гумилева.

– При чем Гумилев? – не поняла Рита.

– Так у него же есть стихотворение. Про заблудившийся трамвай. Как Машенька пела, а ему было трудно дышать и больно жить.

– Ну, знаешь ли… – удивленно протянула Рита. – Если у тебя мама Маша, то все-таки тебя назвали в честь нее, а не в честь стихотворения.

– Вы не понимаете, – покачала головой Маша. – У папы всегда такие причины, которые для нормального человека вообще ничего не значат. И меня он точно из-за Гумилева назвал, сам мне говорил. Нам по литературе задали выучить стихотворение из Серебряного века, он заставил про трамвай учить и сказал: «Тебя же в честь той Машеньки назвали!» Я его еле-еле запомнила, оно ужас какое длинное, стихотворение это. Вы читали?

– Читала…

Она действительно читала. Она читала его ночью, сидя у распахнутого окна, влюбленная, любимая, и ей хотелось рассказать о своем счастье целому миру, но из целого мира это оказалось интересно только Мите, и она читала ему про свет свободы, про Машеньку и боль, неотделимую от жизни и любви, а он слушал.

Как много вместил в себя тот год, лучший ее год! Теперь Рита понимала это, но теперь она каждый день того года и видела совсем иначе. Темное поменялось местами со светлым, по-другому легли тени – и засияла перед нею та ночь, когда Митя остановился у нее под окном, а она увидела глубокую черту у него на переносице и поняла, как выглядит на человеческом лице скорбь, но не могла поверить, что скорбь может существовать в мире, ведь он доверху наполнен счастьем… Как глупа она была, как слепа! Насколько по-другому пошла бы ее жизнь, если бы могла она тогда видеть все так, как видит теперь.

Сколько людей повторяют про себя эти слова вот сейчас, в эту минуту? Миллион, самое малое. Но от того, что ты не одна такая на свете, ничуть тебе не легче.

– Маша, где он сейчас? – спросила Рита.

– Кто? – не поняла та.

– Папа, папа твой.

– А!.. Ну, в деревне своей, наверное, где еще.

– А деревня где?

– А вы туда ехать собираетесь?

На Машином лице появилось то же выражение, с которым она сидела в ресторане «Тютчев» за уставленным сладостями столом. Но Рите это было теперь неважно.

– Именно. И ты собираешься со мной.

Последняя фраза вырвалась у Риты сама собою. То есть для нее было очевидно, что нельзя оставить девчонку в таком состоянии одну. Но кто сказал, что она одна? У нее мать есть, в конце концов.

– Ну, в принципе… – неожиданно проговорила Маша. – Я могла бы, конечно, с вами поехать. Бабушка все равно послезавтра только вернется.

– Откуда вернется? – машинально спросила Рита.

– Из Уфы. Она лекцию поехала читать.

«А ты и улучила момент из окошка прыгать! Ткнуть бы тебя носом, как котенка шкодливого, да непонятно, во что тыкать».

– А мама? – спросила Рита.

– Мама вообще не вернется, – усмехнулась Маша. – Ну, теоретически возможно, но практически – нет.

– Почему?

– Ей незачем.

– То есть?

– То и есть. Она в Непале живет. Или уже на Гоа, может. Она перемещается.

«Да-а… – подумала Рита. – Вот это его угораздило жениться. Как он такое отыскал, интересно?»

Почему человеку, который перемещается из Непала на Гоа, незачем видеть свою дочь, Рита спрашивать не стала. Это было ей понятно так же, как алгоритм подростковых обид. Просто известно тебе, что это такое, а откуда ты про это узнал, даже и не вспомнишь. Само узналось. С течением жизни.

– Одевайся, – сказала она.

– Прямо сейчас поедем? – удивилась Маша.

– Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Правильная максима, между прочим.

Рита говорила это самым бесстрастным тоном, на какой была способна, а способна она всегда была на многое… Но внутри у нее по-прежнему дышала лава.

В темную воду Митиных глаз должен упасть этот огонь. Иначе сгорит она, только пепел останется.

Темная вода волновалась под тонким льдом, металлически поблескивала в промоинах. Мороз взялся ночью, и река начала леденеть. Митя проломил этот первый лед сапогом, набрал воды. Река здесь была чистой, близко били родники, из-за них и деревня получила название.