Парни возвращаются в Прагу раздраженными: стоило из-за нескольких пушек подвергаться опасности, рисковать срывом их основного задания, их исторической миссии! Они шлют в Лондон язвительное письмо с просьбой в следующий раз отправить в Чехию пилотов, лучше знакомых с местностью.
Правду сказать, я даже не уверен, что Габчик участвовал в этой параллельной, пльзенской, операции. Знаю точно, что там были Кубиш, Вальчик и Чурда.
Так. А ведь если не считать мимолетного упоминания в конце 178-й главы, я же ничего еще не рассказал о Кареле Чурде. Между тем его роль и исторически, и драматургически весьма существенна.
184
В каждой истории подобного рода нужен предатель. И в моей он тоже имеется. Его зовут Карел Чурда, ему тридцать лет, и, глядя на те фотографии Чурды, что у меня есть, я не могу понять, можно ли прочитать по его лицу, что он предатель. Чурда тоже из чешских парашютистов, он прошел точь-в-точь такой же путь, что и Габчик, Кубиш или Вальчик. Его взяли в армию, демобилизовали после оккупации страны немцами, он сбежал в Польшу, а оттуда – во Францию, где записался в Иностранный легион, потом вступил в чехословацкое подразделение французской армии, Obrána naroda, и – после падения Франции – перебрался в Англию. Правда, в отличие от Габчика, Кубиша и Вальчика, когда французские войска отступали, он не был послан на фронт, но хоть и не послали его на фронт, все равно большой разницы между ним и другими парашютистами пока не чувствуется. В Англии он охотно выполняет специальные задания, так же, как остальные, упорно тренируется. Его сбросили на территорию Протектората еще с двумя членами группы «Аут дистанс» в ночь с 28 на 29 марта 1942 года. А о том, что случилось дальше, рассказывать слишком рано.
Начало трагедии было положено еще в Англии, и именно там следовало что-то предпринять, дабы избежать этой трагедии. Потому что именно там постепенно открывались подозрительные качества Карела Чурды. Он много пил – это, конечно, не преступление, только ведь когда напивался, его речи озадачивали товарищей по полку. То он говорил, что восхищается Гитлером, то сожалел, что покинул Протекторат: останься он там, жил бы сейчас куда лучше. Его однополчане настолько мало ему верили, считали его настолько ненадежным, что рассказали о его речах и его поведении в письме к тогдашнему министру обороны чехословацкого правительства в изгнании генералу Ингру
[272]
, добавив, что Чурда, ко всему прочему, еще и пытался заниматься в двух английских семьях брачными аферами. Гейдриха в свое время выгнали из флота за менее серьезный проступок… Министр переслал информацию главе разведывательной службы полковнику Моравцу, отвечавшему за спецоперации, и вот тут-то и была решена судьба многих людей. Что сделал Моравец? Ровным счетом ничего. Проигнорировал то, что ему сообщили, а в досье пометил: Чурда – отличный спортсмен и чрезвычайно физически вынослив. Словом, Моравец не вычеркнул Чурду из списка парашютистов, отобранных для выполнения спецзаданий, и в ночь с 28 на 29 марта тот, вместе еще с двумя членами группы, был сброшен на землю Моравии. Местные участники Сопротивления помогли ему добраться до Праги.
После войны кто-то установит следующий факт: среди нескольких десятков парашютистов, отобранных для самых разных операций на территории Протектората, подавляющее большинство руководствовалось патриотическими чувствами. «Известны только два случая, когда молодые чехи (один из них Чурда. – Л. Б.) вступили в легион в поисках приключений…»
[273]
Эти двое и стали предателями.
Однако по степени важности предательство второго несравнимо с тем, что сделал Карел Чурда.
185
Пражский вокзал – это напоминающее декорацию Энки Билала
[274]
величественное здание с двумя грозными башнями из темного камня. Сегодня, 20 апреля 1942 года, в день рождения Гитлера, президент Гаха делает фюреру подарок от имени чешского народа: дарит ему полностью оборудованный военно-санитарный поезд. И поскольку речь о поезде, то официальная церемония, кульминацией которой был личный осмотр состава Гейдрихом, проходит на вокзале. Пока белокурая бестия знакомится с внутренним убранством вагонов, снаружи – там, где теперь можно прочесть на белой табличке: «Здесь находился памятник Вильсону, убранный по приказу рейхспротектора, обергруппенфюрера СС Гейдриха» – собирается толпа зевак. Мне бы очень хотелось сказать, что в этой толпе были и Габчик с Кубишем, но я ничего про это не знаю, да и сомневаюсь в том, что они пришли на вокзал. В наблюдении за Гейдрихом при таких обстоятельствах для них не было никакого практического смысла, ведь эта церемония – событие единичное, уникальное, повторы ему не суждены, а кроме того, вокзал по случаю визита протектора особенно строго охранялся, стало быть, присутствие там парашютистов было бы связано с неоправданным риском.
Зато я почти уверен, что шутка, которая немедленно разойдется по всему городу, родом отсюда. Мне легко себе представить, как кто-то в толпе, какой-нибудь старик-чех, хранитель духа Чехии, громко – так, чтобы все поблизости расслышали, – произносит: «Бедняга Гитлер! Наверное, он сильно хворает, если нуждается для лечения в целом поезде…» Бравый солдат Швейк, да и только.
186
Йозеф Габчик, лежа на узкой железной кровати, слушает, как звенят трамваи, поднимаясь к Karlovo náměsti, Карловой площади. Здесь же, рядом, уходит вниз, к реке, Ресслова улица, пока и не подозревающая, какая трагедия будет вскоре на ней разыграна. Сквозь закрытые ставни в квартиру, в которой сейчас дали приют парашютисту и где его прячут, просачиваются лучики света, время от времени слышно, как скрипит под чьими-то шагами пол в коридоре, на площадке или у соседей. Габчик настороже, он всегда настороже, но спокоен. Глядя в потолок, он мысленно рисует на нем карты Европы. На одной из них – Чехословакия в прежних границах, такая, какой была раньше. На другой – коричневая чума перебралась через Ламанш и подцепила Великобританию одной из ветвей свастики. Тем не менее Габчик, как и Кубиш, не устает повторять любому встречному-поперечному, что война закончится меньше чем через год, они, по-видимому, оба в это верят. И в то, что она, конечно же, закончится не так, как хотелось бы немцам, тоже. Объявление войны Советскому Союзу – роковая ошибка великого рейха. Объявление войны Соединенным Штатам из верности союзу с Японией – вторая ошибка. Экая ирония судьбы: Франция пала в сороковом, потому что нарушила договор тридцать восьмого года с Чехословакией, а теперь Германия проиграет войну, потому что не пожелала нарушить договор с Японией. Вот только – через год! Трогательный оптимизм, если посмотреть из сегодняшнего дня.