Аллея всех храбрецов - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Хабаров cтр.№ 59

Надоело плавать, нырять, слушать движение реки, можешь захватывать воду в ладони, подбрасывать, смотреть на её рассыпающиеся бриллианты, вобравшие мерцание дрожащих электрических огней карабкающегося на пригорок города.

Хорошо ночью на реке, прекрасно. Но сколько раз ты выбрался сюда за лето? Один, другой, третий раз. То было некогда, то поздно, то непогода, а то и просто лень или не с кем идти. А вечер уже миновал, вернуть его невозможно. Как воды Стикса – реки времени, в которые нельзя погрузиться дважды.

– Вы дежурный? – неожиданно возник Воронихин. – Что это вы в темноте сидите? Мне могут позвонить, так что придется вам ещё в приёмной посидеть. Я буду у зама Главного.

– Хорошо, я пойду в приемную, – сказал Мокашов, хотя и отсюда, если открыть двери, в безлюдном отделе будет слышен любой звонок. В отделе остались немногие прибористы – в их комнатах горел свет.

– Хотите дам вам что-нибудь почитать? – спросил Воронихин.

– Владимир Павлович, у меня дел полно. Это я просто задумался. – Ему не хотелось продолжать разговор, и он обрадовался, когда Воронихин ушёл.

Кто может звонить ему? Жена?

Он не ревновал Ингу к мужу, и не думал об этом, но говорить лишний раз с Воронихиным не хотелось.

Он сидел в темноте, у белеющего на столе телефона, и московские впечатления вдруг ожили и накатили на него.

Несколько раз после Москвы он сталкивался с Ингой. Встречи были случайные, на улице, и она то ли действительно не заметила, то ли сделала вид, что не замечает. "Как воды Стикса", – повторил Мокашов, затем встал, потянулся, зажег свет, открыл стол секретаря и рылся в разбухших пачках бумаги, пока не нашёл, что искал – тоненький справочник, отпечатанный в типографии предприятия.

Полистав, он нашел фамилию: Воронихин. Против фамилии с пометкою: служ., был номер телефона, что стоял перед ним теперь, под ним другой, с примечанием: дом.

Он начал вращать телефонный диск, а сердце отслеживало его пощелкивание, ухая и проваливаясь, точно в теле его окружала пустота. Он крутил телефонный диски, казалось, время остановилось, и он сам попал в особенный телефонный мир. Хлопками где-то срабатывали контакты, шуршала далекая электричка, временами порывами возникала незнакомая музыка. Звуки захлебывались, ныряли в шумы, и молчание казалось бесконечным. Наконец, появились гудки. И с первого Мокашов понял, что всё напрасно, волнение напрасно: к телефону никто не подойдёт. Но он всё слушал эти гудки и паузы – хрипы между гудками.

Потом пришел Воронихин. Сказал, что всё и можно уходить. Опечатайте комнату и выгоняйте всех, кто ещё работает.

Мокашов пошел по длинному коридору, собирая ключи от отдельских комнат. Ему неожиданно стало весело. И неудачный звонок не имел теперь прежнего значения.

– Вы дежурный? – спросила его уборщица с покорным коровьим лицом.

– Да, а что?

– Комната 428 заперта и ключа нет. А мне надо убирать.

– А от 428 нет ключа. Они дверь открывают расчёской.

Он попробовал отворить дверь, но, вопреки обыкновению, дверь не поддавалась.

– Может, они там любовь крутят? – сказала уборщица.

– Это уж точно, – толкнул он дверь, и она распахнулась вдруг со страшным грохотом.

– Так и стекла недолго повыбивать, – проворчала уборщица, внося в комнату ведро и щетку.

– Ни в коем случае, – отчего-то радостно возразил Мокашов и пошел по коридору, собирая остальные ключи.

Вторично он позвонил перед тем, как запереть приемную. Но ему опять ответили гудки. В третий раз позвонил из автомата за проходной. Но подошёл Воронихин, и у него не хватило духа спросить Ингу. Покричав: "аллё, аллё", и сказав: "чёрт знает что," – Воронихин положил трубку.

Вечером он позвонил ещё раз. Подошла Инга. Сказала низким голосом: "Слушаю". Он опять заволновался, затянул паузу. Она спросила удивленно: "Алло?" "Как её называть? На "вы", на "ты"? – подумал Мокашов.

– Здравствуйте, прекрасная Инга, – так было легче говорить. – Это Борис Мокашов.

– Отчего ты не звонил? – спросила она, и у него опять затрепыхалось сердце.

– Я думал, ты не хочешь этого.

– Думал, думал, – сказала она.

– Тебе можно говорить?

– Да, – полувопросительно сказала она.

– Да или нет?

– Да, да.

– А тебя можно увидеть?

– Не знаю.

– Ты не можешь выйти сейчас?

– Нет. Ты с ума сошёл.

– Ну, завтра.

– Может быть.

– Нет, точно?

– Может быть.

– Знаешь, возле винного магазинчика, на остановке. Не думал, что у вас на даче этот телефон.

– Мы летом переключаем.

– Как живёт Димка?

– Хорошо. Ты сам-то как?

– А что мне делается. А муж где?

– Спит.

– А ты не можешь выйти на пару минут?

– Ты с ума сошёл.

– Ну, хорошо, а завтра?

– Постараюсь.

– Тогда в пять. Смотри же… Попробуй только не прийти…

– И тогда…

– Голову оторву, – не сумел придумать удачнее Мокашов.

Телефонный разговор с его непродолжительностью и незначительностью сказанного не мог что-либо изменить. Но он придал окраску его настроению, и от этого, оказалось, зависело всё.

"Как соль в супе, – подумал Мокашов, удивляясь перемене, – всё дело в тонкости. Не досолишь – плохо, пересолишь – совсем невозможно есть".

Ещё днём он считал себя никому ненужным и брошенным. Теперь же ему казалось, что наступило временное затишье, короткая передышка, которую необходимо использовать для концентрации сил.

Он бродил по улицам среди спешащих или прогуливающихся и чужие встречи и разговоры не раздражали, не вызывали обидной зависти, как будто всё это было и у него. По крайней мере могло быть. А ведь известно, легче имея, не пользоваться, чем утешая себя не иметь.

Придя домой, он вытащил толстую тетрадь в клеенчатой обложке, которую давно купил, но так и не успел начать. Теперь он открыл её с решительным видом, написал на первом листе: Д.Р., а также число и год.

Глухо, с подвыванием загудела труба в углу, и он вздрогнул от её тоскливого звука. Ему стало неловко, словно он думал, что был один, но оказалось не так. "А Д.Р. – что это? – спрашивали за его спиной. – Диссертационная работа?" И смеялись, похихикивали, а БэВэ стоял, как бы раздумывая, наклонив голову набок, и ждал, что он там напишет ещё. В толпе любопытствующих прятался и Протопопов, щурился круглыми глазами, театрально руки потирал, поглядывал искоса и с усмешкой, говорил: "Бога побойтесь, Борис Николаевич. Как же это вы шариковой-то ручкой? Помните: мысли рождаются на кончике пера". "Гуси-но-го", – соглашался Мокашов, и все они пропадали, и только Инга одобряюще смотрела на него.