Бладорн, пока ничего не совершив на ниве кинопроизводства, вынашивал идею в себе, не советуясь с Йаблансом. За пять минут до второй встречи в штаб-квартире «Галф + Уэстерн» на площади Колумба он позвонил руководителю «Парамаунт»:
— Ты даже представить не можешь, чего я добился — сказка стала былью, — пролаял он в телефонную трубку.
— Расскажи, пожалуйста, Чарли, что за сказка, что за быль?
— Я создал компанию режиссёров — Фрэнсис, Фридкин и Богданович!
— Великолепно, Чарли, великолепно. Желаю хорошо повеселиться.
— Не понял, разве тебе не интересно, ведь их компания станет частью твоей студии?
— Как бы не так, Чарли. Понятия не имею, о чём ты говоришь, так что попрошу без намёков.
— Так поднимайся к нам.
Йабланс в сопровождении трёх директоров компании пришёл в конференц-зал. Бладорн встретил их ослепительной улыбкой:
— Ну, что скажешь, Фрэнк? Неплохо, а?
— Дерьмо, глупее и придумать ничего нельзя. Я в этом не участвую. Вообще, Чарли, почему бы тебе просто не отдать им эту компанию? За что тогда ты мне деньги платишь?
— О чём ты, Фрэнк?
— Вас, ребята, я, конечно, понимаю, вы жаждете самовыражения. Наснимаете всякой чепухи, потому что ни на что сногсшибательное просто не способны, свалите от нас и будете работать на дядю, а нам останутся рожки да ножки.
— Ну, зачем ты так, Фрэнк, зачем. Будь помягче. К этой минуте накалился и Фридкин:
— Ну, ты, Фрэнк, и дерьмо. Не пойму, какого чёрта мы здесь сидим и выслушиваем, как он нас поливает.
Бладорн начал уговаривать его не уходить.
— Да пошли вы оба в одно место, — ответил Фридкин и удалился с гордо поднятой головой.
Несмотря на неудачное начало, все трое заинтересовались — прельщала и творческая свобода, и перспектива большой прибыли, и возможность поприжать Эванса. Но Йабланс продолжать противиться идее. Меньше всего на свете ему хотелось получить компанию, которая выкачивала бы у него деньги на производство продукции, контролировать которую он не мог. Причём, во всём он винил Фрэнсиса: «Коппола делал с Бладорном примерно то, что Страдивари со своими скрипками. Не удивлюсь, если процентов на 40 это была именно его задумка. Он прикидывался перед Бладорном бедненьким простачком в теннисных туфлях и вельветовых штанах, а сам летал на реактивных самолётах и ездил на лимузинах — типичный марксист в «Мерседесе» Но Йабланс решил пока не форсировать события, мол, всё равно из этой затеи ничего путного не выйдет. Режиссёры сами сожрут друг друга, поведут себя не лучше стран-участниц Лиги арабских государств, где каждый тянет одеяло на себя. Стоит дать режиссёру власть, разрешить действовать по своему усмотрению, как сразу все окажутся у разбитого корыта. «Конечно, я не мог позволить такому случиться, рассказывает Йабланс. — Но я понимал, что крах, а он был неминуем, должен наступить благодаря им самим. Просто им нужно немного помочь». Йабланс уселся в сторонке и приготовился получать удовольствие.
Коппола пригласил Фридкина и Богдановича в Сан-Франциско, где в своём доме на Бродвее устраивал для них званные обеды. Фридкин рассказывает невероятные вещи — Лукас прислуживал за столом, пока режиссёры вели беседу: «Он до сих пор оставался помощником, мальчиком па побегушках». Коппола возглавлял в Сан-Франциско небольшое сообщество киношников, но в этой роли походил, скорее, на Людовика XIV, нежели на «крёстного отца». По-прежнему вёл вызывающе яркий образ жизни, был солнцем, что освещало небеса и давало жизнь цветам, источником работы и наслаждений. Том Лудди исполнял при нём роль Талейрана. Он заведовал Киноархивом Тихоокеанского побережья и имел возможность снабжать Фрэнсиса копиями фильмов для просмотра в его личном кинозале, а также устраивал приёмы для всех великих заморских режиссёров, которые приходили в «Калейдоскоп» воздать почести Копполе — местной «царствующей особе». Новомодный ресторан «Шез Панисс», которым владела подруга Лудди, Элис Уотерс, стал буфетом компании «Калейдоскоп». А дом самого Копполы превратился в место нескончаемых вечеринок, по которые девушек заманивали незамысловатым вопросом: «А не хотели бы вы присоединиться к компании Фрэнсиса?». «Ни для кого не секрет, что Фрэнсис был большой охотник до женского пола, — рассказывает Марша Лукас. — Как правило, Элли оставалась с гостями не больше получаса, а затем уходила с детьми наверх. Фрэнсис же вёл себя как ребёнок в бассейне, забавляясь многочисленными игрушками. Мне было обидно за Элли, его отношение к ней иначе, как омерзительным, не назовёшь». Элли оказалась в своём доме в роли Кей Карлсоне. Коппола настойчиво предлагал Фридкину переселиться в район Залива и работать вместе «Я любил Фрэнсиса, но сама мысль о том, чтобы стать ближе или войти в его круг, представлялась мне отвратительной», — замечает Фридкин.
Фридкин уже занимался «Изгоняющим дьявола», по обещал свою следующую картину делать для «Компании режиссёров». Питер Барт предложил Богдановичу собственный проект под названием «Молитва Эдди» (позднее он получит название «Бумажная луна») в качестве первой картины в рамках новой компании. Сюжет разворачивался в годы Великой депрессии и повествовал о непростых взаимоотношениях и странствиях мошенника и его не по годам развитой дочери.
В отличие от многих других режиссёров своего поколения, Богданович ощущал себя в Голливуде как дома и в полной мере пользовался своей известностью. Он возносился всё выше и выше, всегда был при деле и, занятый исключительно самолюбованием, не заметил, как сам подготовил почву для своего скорого падения. Он обожал сыпать именами великих. Стоило ему открыть рот, как тут же слышалось: Орсон — то, Говард — это, а Джон — ещё что-нибудь. При любом удобном случае он демонстрировал свою эрудицию, но делал это не просто так, по ходу разговора, а обязательно в манере нотации. Замечает один, в то время ещё начинающий функционер компании: «Когда я встретился с ним в первый раз, казалось, что попал на приём к Всевышнему. Пришлось подойти и представиться по полной форме, он же не удостоил меня счастья услышать его имя, как будто это могло поставить под сомнение его известность». Красуясь, словно петух перед курочкой, в интервью «Нью-Йорк таймс» Богданович произнёс слова, которые ему очень скоро припомнят: «Я не сравниваю себя с современниками. Я могу сравнивать свои достижения только с делами моих кумиров — Хоукса, Любича, Бастера Китона, Уэллса, Форда, Ренуара, Хичкока». Далее режиссёр поскромничал и возразил сам себе: «Конечно, у меня и мысли нет считать, что я так же хорош в кино, как они». Но не удержался и добавил: «Хотя, думаю, что и я очень даже хорош».
Говоря о Сибилл, он всегда переходил на покровительственный тон: «Когда я впервые увидел её, это была лишь причуда, намёк, тоненький голосок, что донёсся до моего слуха. Рука потянулась, и — появилась она. Очень благодарный материал, следует, куда укажешь». Наверное, не осталось журнала, с обложки которого на вас не смотрела бы, улыбаясь во весь рот, самодовольная парочка, словно говоря: «Мы — Питер и Сибилл, а вы — нет!». Кэри Грант посоветовал Питеру сбавить обороты: