Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650-1945 - читать онлайн книгу. Автор: Карл Деметр cтр.№ 21

Страница

В то время и на протяжении всего XVIII века математика была связующим звеном между наукой вообще и военной наукой в частности и, более того, служила основой для той и для другой. Военное искусство считалось областью математики, точнее, ее практическим применением. Считалось, что при выполнении маневров во время сражений необходимо следовать формам геометрических фигур и что можно предсказывать падение крепостей при помощи арифметических вычислений. Наполеону, который был незаурядным полководцем, приписывают слова: «Чтобы быть хорошим генералом, необходимо знать математику. Она предоставляет массу возможностей проверить свои идеи. Вполне возможно, что своими успехами я обязан знанию математики». Представления о важности неких теоретических знаний привели к тому, что после Семилетней войны участились попытки повысить профессиональный уровень офицеров с помощью общего образования, для чего создавались военные школы. Однако, по общему мнению, непосредственный опыт участия в военных действиях имел гораздо большее значение, чем научное образование. Решающим моментом, определившим интеллектуальный уровень офицеров, стал пример здравомыслящего, но довольно недалекого короля Фридриха-Вильгельма I, который презирал всех ученых и «болтунов», а также грубого, необразованного принца Леопольда Анхальт-Дессауского: «Все, что выходит за уровень познаний хорошего унтер-офицера, – бесполезная зубрежка».

Но даже практические профессиональные навыки до Семилетней войны были редкостью в офицерской среде. На этот счет мы можем привести мнение такого компетентного судьи, как Фридрих Великий. В отличие от своего отца он был значительно образованней большинства своих современников и в весьма резких выражениях отзывался о нежелании своих старших офицеров постигать книжную премудрость: «Если опыт – это единственное, что нужно хорошему генералу, то самыми лучшими военачальниками были бы мулы принца Евгения Савойского». После окончания войны он предпринял ряд шагов, чтобы поднять уровень образования своих будущих офицеров и дать им больше теоретических знаний. В Шолпе и Кулме были основаны кадетские училища для юношей из дворянских семей Померании и Западной Пруссии, а в Берлине в кадетском корпусе был выделен элитный класс, получивший название Академия дворянства. Король распорядился в зимние месяцы проводить в помещении новой армейской инспекции занятия по географии и искусству фортификации, на которых должны были присутствовать наиболее способные офицеры. В дальнейшем он отобрал двенадцать лучших учеников и включил их в свою свиту, чтобы самому читать им лекции и чтобы они ознакомились с искусством настоящей войны. Хотя такие методы привели к созданию элиты – офицеров Генерального штаба, среди которых были действительно знающие люди, большинство фронтовых офицеров эти преобразования почти не затронули, и выпускников кадетских корпусов было слишком мало, чтобы заполнить все существовавшие вакансии. Общее образование и военная подготовка, как и прежде, зависели от случая. В целом уровень образования офицеров был довольно низкий, и главная тому причина – невозможность получить должную подготовку в сельских районах, откуда набиралась большая часть прусского офицерского корпуса.

Вследствие этого среди прусских офицеров отношение к техническим знаниям было примерно такое же, как у готской знати раннего Средневековья. Так, например, Прокопий Кессарийский в своей «Истории войн римлян с персами, вандалами и готами» пишет, что, когда дочь Теодориха Амаласунта хотела дать своему сыну образование, ее окружение возражало против этого. Умение читать и писать, говорили они, не означает храбрости, ребенок, который привык бояться своего учителя, никогда не станет храбрым воином. Теодорих не посылал готских юношей в школу, но он завоевал великую империю, не умея читать и писать. Подобная замена рационального мышления иррациональным оставалась довольно частым явлением вплоть до второй половины XIX века. Здесь мы имеем дело с фундаментальным вопросом образования, и то, как он решался, всегда зависело от мировоззрения и общих предпочтений. То, какое образование получают офицеры, имеет весьма важное значение и чревато серьезными долгосрочными последствиями.

Помимо принципиальных соображений, существовал целый ряд явлений социального и политического характера, обуславливавших тот факт, что в XVIII и начале XIX века в среде, в которой вращались офицеры-дворяне, любой интерес к книгам и науке считался постыдным. Нет причин не верить фон Марвицу, когда он говорит, что научные книги, а особенно популярные издания и учебники, написанные в духе рационалистического просвещения, которые появляются в огромных количествах, подвергаются нападкам и осмеянию со стороны влиятельных людей, таких как юнкеры и землевладельцы, а в католических областях еще и со стороны священства. Неудивительно, что влиятельные круги или их представители – общественные, политические и религиозные – чувствуют угрозу для своего авторитета и сопротивляются этому из чувства самосохранения, как если бы они столкнулись с революционной силой. Человек, втайне испытывающий подобные страхи, враждебно настроенный по отношению к школам и образованию, мог считать, что его опасения во многом подтверждаются Великой французской революцией, которую подготовили призывы «литераторов». Наступающий век нес с собой революционный дух рационализма, который оставил отпечаток на всей концепции военного образования. Он определил не только тот факт, что теперь государство должно было систематически заниматься образованием офицеров, но и его характер, и направление развития.

Эпохальные изобретения ускорили рост производства, расширение торговли и коммуникаций, что привело к еще большему усилению позиций города по отношению к деревне. Уже на ранней стадии было отчетливо видно, что подобная экономическая экспансия (в отличие от культурного подъема) основывалась и могла продолжаться, только лишь опираясь на технические навыки и общее образование. Это привело к тому, что научные знания выросли в глазах общественности. Более того, одновременно с экономическим и политическим развитием шло непрерывное увеличение численности населения, отчасти вызванное экономическим ростом. Поскольку старые классовые барьеры перестали быть препятствием для подъема по социальной лестнице, почти все профессии были заняты штурмом, и поскольку образовательный ценз, необходимый для занятия той или иной должности, постоянно повышался, само образование стало одним из признаков высокого социального положения. Различия в уровне образования все больше заменяли различия в знатности происхождения, и городская буржуазия все больше и больше вытесняла земельную аристократию из социальной и публичной сфер жизни. Происходившая на протяжении всего XIX века борьба за конституцию и германское единство, с параллельными изменениями в национальной экономике, в сущности, занимала только буржуазию, – ее можно описать как форму борьбы буржуазии за освобождение от влияния аристократии и феодализма. Даже состав Франкфуртской ассамблеи, «парламента профессоров», может служить ярким примером характерного для того времени тождества между буржуазией и национализмом. Было бы чудом, если бы дух времени не затронул офицерский корпус в то время, когда даже в Пруссии, как мы убедились, все больше и больше офицеров набиралось из буржуазии. Вопрос социального происхождения офицеров имеет самую непосредственную связь с вопросом их технического образования и подготовки. Первый составляет сердцевину второго.

Страница