Последняя девочка - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Юрятин cтр.№ 5

Хороший парень. Где он сейчас? В нашем Бункере он бы точно не спасся, мы же их съели первыми. Может быть, на нашей планете где-то есть страна выживших юристов? Ладно, вернёмся к этой проклятой Директиве.

Юрист так основательно вбивал в меня её содержание, что я, несмотря на мою природную нелюбовь к плодам деятельности государственных структур, всё же смог запомнить её смысл. Вкратце там говорилось о том, что магазины интимных товаров должны продавать свою продукцию так, чтобы это не наносило вред различным социальным группам. Вроде бы, что тут такого? Защита меньшинств – базовый принцип современного общества. Однако наши «контибюрократы» не ограничились только лишь описанием принципа, они полезли в детали. Для недопущения дискриминации по расовому признаку они потребовали, чтобы не менее 40 % всех лингамов, продаваемых в интим-магазинах, соответствовали «цветовой окраске, соответствующей гражданам, идентифицирующим себя как потомков народов, населяющих Африканский континент». То есть, по-простому говоря, почти половина продаваемых членов должна была быть чёрными, как у негров. Простите меня за это забытое слово. Надеюсь, я никого не обидел.

Ещё они требовали, чтобы наши любимые киберкуклы во время оргазма не произносили слов, которые могли бы «оскорбить религиозные чувства». Мой удивлённый взор после прочтения этого пассажа был настолько красноречив, что нашему юристу пришлось объяснить мне, что это значит: кукла не должна говорить «О, господи!». До сих пор не пойму, а что тут такого? Кроме куклы и её хозяина этот возглас всё равно никто не услышит. Ну, разве что, ещё тот, к кому этот возглас формально обращён: Создатель кварков и бозонов, вещества и антивещества, чёрных дыр и сверхновых звёзд. Но ему-то, я уверен, это глубоко до фонаря.

Далее в этой Директиве затрагивалась тема «равенства всех по сексуальным предпочтениям». Тут, в общем, смысл состоит в том, что ассортимент магазина секс-игрушек не должен никому доставлять неудобств и каким-либо образом кого-либо оскорблять. Например, приходит какой-то человек в наш магазин, а там, на видном месте лежит некая штука, явно предназначенная для сексуального удовлетворения определённой группы людей, в которую он не входит. По этой причине данный посетитель может дико обидеться и даже до неприличия расстроиться. Мы с коллегами голову сломали по поводу того, кого же и чем мы можем обидеть, и куда что поставить в магазине, чтобы случайно не нарушить «равенство всех по сексуальным предпочтениям». Юрист сказал, что лучше бы, на всякий случай, все полки прикрыть занавесками, чтобы вообще ничего в глаза не бросалось. А покупатель сам бы эти занавески открывал, а дальше – как уж ему повезёт. Ох, уж эти юристы! Ладно, в общем-то, всё равно есть Сеть, а там ничего прикрывать не надо.

Ещё в Директиве много говорилось о необходимости соблюдения интересов различных меньшинств, и все они подробно перечислялись. Помнится, было там даже какое-то особое слово для людей, предпочитающих, находясь в режиме виртуальной реальности (то есть, с одетыми и включенными приборами, переносящими тебя на короткое время в другой мир), мастурбировать на своих домашних животных. Само слово я забыл, помню только, что наш Верховный Континентальный Суд разбирал по этому поводу жалобы, где меньшинство, предпочитающее зачем-то всё это делать со своими кошечками и хомячками, насмерть билось с защитниками этих самых кошечек и хомячков. Разбирательство длилось несколько лет, и до «взрывов» окончить дело не успели, так что я не знаю, кто оказался прав: хомячки или виртуальные мастурбаторы.

Вышеупомянутая Директива также строго-настрого запрещала продажу киберкукол (в простонародье мы их называли «киблами»), изображающих подростков, «очевидно, не достигших возраста половой зрелости». Чёрт его знает, когда наши подростки достигают этой самой половой зрелости! По мне, так они все какие-то совершенно не половозрелые, несмотря на уроки «сексуального просвещения» и порнографию. Нам вот, помнится, никто никаких уроков не давал, нашими учителями были мы сами. Были, конечно, и отрицательные моменты от этого «самоучения», зато какая это была школа жизни!

В общем, киблы-подростки были запрещены, а они, без преувеличения, были одним из бестселлеров моего магазина. Худенькие европеоидные «лолиты» в шотландских юбочках с нулевым размером груди и ситцевых трусиках; восточного типа смуглые красавицы, словно сошедшие с экрана анимэ, с чёрным пушком на лобке; пышнобёдрые африканочки в развевающихся платьишках с забранными в «башенку» волосами на голове. В нашем магазине «девочки» были на любой вкус. Кстати, были и «мальчики», использовать их можно было самыми различными способами.

Дальше было много чего ещё, совсем уж бредового, вроде контроля над уровнем холестерина в искусственной сперме, которую выбрасывали лингамы, и максимальным размером грудей у кибл. Не хочу ни вспоминать, ни описывать весь этот бред, который «серые пиджаки» изобретали в тиши своих кабинетов для оправдания своего существования.

Последний год до «взрывов» прошёл в бесконечных и бессмысленных судебных тяжбах. Я, равно как и ещё несколько крупных торговых сетей и производителей, работающих в нашей индустрии, пытался оспорить упомянутую Директиву в Верховном суде Континентального Союза. Ещё я оспаривал ограничения, введённые уже нашим местным российским законодательством на основании Директивы. Параллельно я отбивался от налоговой службы, РосКомСекса и КонСоюзСекса, которые пытались приостановить деятельность моих магазинов, а также договаривался с индийскими, нигерийскими и южно-африканскими партнёрами о переносе деятельности в их юрисдикцию. Расходов на юристов стало в десять раз больше. Вместо того чтобы работать, мне надо было куда-то прятать товар, договариваться о его нелегальном перемещении за границу, открывать новые организации, банкротить старые… Я жутко устал от всего этого, но не сдавался.

До сих пор не знаю точно, что с ними случилось, с теми, кто ушёл с Плотником. Вообще, плохо помню, что же тогда случилось. То есть, конечно, помню всё в общих чертах: как мы говорили, точнее, орали друг на друга, как они собирались, как уходили, как мы смотрели им вслед. Помню, что они увели всех оставшихся детей. Я подумал тогда, что всё закончилось, что я умер во второй раз (первый раз я умер вместе со всеми в тот незабвенный день, когда раздались «взрывы», но я тогда ещё и заново родился). Мне было смертельно больно слышать эти обвинения в свой адрес. Дескать, я не туда их вёл, не то говорил, не то обещал, что нечего тут сидеть, что надо с кем-то там объединиться, кого-то искать, что все мы люди и должны помогать друг другу. Тяжело было воспринимать эти слова от того, с кем я так долго жил и работал вместе. От того, кто приложил столько сил и стараний, чтобы превратить этот протекающий от дождей автопаркинг в надёжный Бункер, в наше убежище, где мы смогли переждать бурю, чтобы потом, когда всё уляжется, выйти наружу и начать строить новый мир.

Плотник говорил, что климат за окном начал меняться, что скоро потеплеет и надо менять стратегию, что нельзя сидеть тут и проедать трупы наших бывших товарищей, что меня не для того выбирали президентом, чтобы я заставлял их сидеть тут взаперти почти без воздуха и света. Ещё он много обидного говорил про мою сестру.