Тамбур. И двери в нем. Там была одна особенность…
Он встал, походил вокруг стола, потом зашел в тамбур, прикрыл внутреннюю дверь, открыл наружную. Кваканье лягушки, стрекот кузнечика… Захлопнул ее, раскрыл другую. Тишина старой пустой церкви…
Притащив табурет, Андрей сел на него и задумался. На дверях были мощные толстые пружины. Тамбур небольшой, но все же такой, что, сжимая одну ручку, до второй ты дотянуться уже не можешь. Входишь в помещение, делаешь шаг – и в независимости от того, придерживал ли ты дверь за собой, чтобы она не хлопнула, или сразу отпустил ее – наружная закрывается, прежде чем ты успеваешь коснуться внутренней, а уж тем более приоткрыть ее хотя бы немного. И то же самое – в обратном направлении. Даже если разогнаться, вломиться в тамбур, со всей силы толкнув дверь, броситься ко второй… Нет, все специально так устроено, что когда одна открыта, вторая обязательно закрыта. Специально? Андрей встал, пожал плечами и сказал:
– Ладно, тогда вот так…
Раскрыв внутреннюю дверь, подставил под нее табурет. Тот был массивный, с толстыми грубыми ножками в трещинах – старый, основательный. Мощная пружина в двери скрипнула, но сдвинуть его не смогла. В проеме Химик видел дощатые стены церкви и стол с посудой на другой стороне помещения.
– Хорошо, – сказал он, повернулся и шагнул ко второй двери. – Сейчас все узнаем.
Он взялся за ручку, испытывая неуверенность, понимая, что ему совсем не хочется раскрывать наружную дверь, пока внутренняя нараспашку. Казалось, если он сделает это, то нарушит потаенные законы места, куда попал, расстроит движения старого, но все еще исправно работающего механизма: древних пружин, трещащих рычагов, замшелых деревянных шестерней, огромных и скрипучих, которые незримо для непосвященного – то есть для Андрея – вращаются где-то внизу, в глубине холма, в громадном, покрытом паутиной машинном зале, обеспечивая функционирование этого пузыря, церковных окон, ведущих в иные места…
Звуки, вдруг понял он. Кваканье лягушки, стрекот кузнечика – их нет! В прошлые разы, когда сталкер касался наружной двери, все это уже было слышно. А теперь – тишина.
По-прежнему держась за ручку, он оглянулся на проем за спиной. Почему тихо? Из-за того, что внутренняя дверь до сих пор раскрыта? Значит, не позволив ей закрыться, Андрей уже нарушил законы, по которым работали пространственные порталы вокруг церкви?
Он мотнул головой, избавляясь от наваждения, и раскрыл наружную дверь.
Вспышка. Оглушительный хлопок. Вой ветра. Белый ревущий свет. Снаружи был не камышовый ручей с мостком, не островок земли посреди озера, не военная база или Свалка – нечто совсем, совсем другое.
2
– Да успокойся ты! – сказал Пригоршня. – Ты же видишь – мы нормальные. Обычные люди, и кожа не синяя…
Кажется, приступ смелости, когда спасенный ими набросился на морлока и столкнул его с балки, был вызван отчаянием, а в обычных обстоятельствах человек этот мужеством не отличался. Платформа опускалась; мужчина забился в угол, со страхом поглядывая на двух сталкеров.
– Вы двойные! – выкрикнул он. – Не подходите ко мне!
– Какие? – не понял Никита. – Что это значит? Обычные мы.
Болотник вновь уселся на раму двигателя и молча наблюдал за происходящим, так что Пригоршне пришлось самому налаживать контакт. Он присел на корточки в нескольких шагах от незнакомца, показывая руки, чтобы было видно: оружия в них нет.
– Меня Пригоршней кличут, – сказал он. – Это вот Болотник. А ты кто?
Мужчина крутил головой, в любой миг готовый отпрыгнуть в сторону, подальше от опасности… вот только прыгать было некуда, разве что за край платформы.
– Григорий… Григорий Иванович.
– Иванович, – кивнул сталкер. – Ладно, пусть будет Иваныч. Я гляжу, ты в возрасте мужик уже. Не из Зоны, а?
– Я доцент, – объявил человек. – Сотрудник одного крупного киевского института…
– Доцент! Вот это лучше, чем Григорий Иванович, звучит. Будешь, значит, Доцентом. И как ты сюда…
– А вы? – перебил мужчина. Кажется, он начал успокаиваться, уверившись, что новые знакомые не собираются причинять ему вред, распинать на стене колодца или просто стрелять в спасенного.
– Так я же сказал…
– Нет, но имя? Имя-то у вас есть?
Никита замялся: он не любил называть свое имя каждому встречному-поперечному. В Зоне это не принято. Пригоршня – и нормально, только близкие друзья знают, как зовут друг друга, а для остальных…
– Никита, – решился он наконец. – Никитой меня звать. А это вот Макс. Так ты не из Зоны, значит? Как сюда попал?
Доцент Григорий Иванович наконец выпрямился, морщась и держась за поясницу, присел на ограждение.
– Я… простите, я не ел двое суток, – пробормотал он. – И почти ничего не пил, только какую-то грязную… Не найдется ли у вас…
Пригоршня виновато развел руками, потом, вспомнив про чудо-плащ своего временного напарника, повернулся и спросил:
– Макс, может, у тебя чего?
Болотник молча сунул руку под полу, достал плоскую флягу и что-то, завернутое во влажную тряпицу.
– Вот, держи, – Никита передал все это Доценту. Трясущимися руками ученый развернул ткань. В ней оказался белый рыхлый сыр, похожий на брынзу, и Доцент жадно вгрызся в него. Отвинтил колпачок фляги. Наблюдая за ним, Пригоршня понял, что тоже голоден, хотя пока не очень сильно. Он сидел и смотрел, как Григорий Иванович ест, давясь, шумно сопя, сыпля белыми крошками.
– Близко уже, – сказал вдруг Болотник, и Никита обернулся к нему.
– Что близко?
– Дно.
– Наконец-то!
Пригоршня шагнул к ограждению, выглянул: дно колодца и вправду было недалеко. Труба заканчивалась полутемным бетонным мешком – покатые стены, плавно переходящие в пол.
– Что-то не в порядке внизу, – сказал Никита, присматриваясь. – Что это с полом случилось, почему он такой бугристый? А под нами вон прямоугольник железный, и фонарь на углу горит. Это туда платформа и должна опуститься. И вон проходы в стенах с двух сторон, видите?
Когда до дна колодца осталось меньше двух десятков метров, Болотник положил руку на рычаг. Никита с возрастающим удивлением разглядывал необычное помещение. Казалось, когда-то его залили жидким цементом из шланга, под большим напором, и теперь здесь не было ни одного угла или прямой линии, все сплошь покатое, волнистое, сглаженное. И пол, пол! Весь он был покрыт барельефами в виде человеческих фигур. Они лежали вытянувшись, положив руки на грудь. Сотни скульптур по всему залу… или тел, покрытых тонкой коркой бетона?
– Ты здесь был? – спросил он у Доцента.
– Я же сбежал отсюда! – откликнулся тот. – Наша экспедиция добралась почти до самого технокапища, но потом большинство участников убили. Я один спасся, попытался подняться – вокруг центрального колодца есть ходы, – но меня поймали. Тут, в зале, охрана, необходимо соблюдать осторож… Вот, вот они!