Далее их судьбы сложились по-разному. Ушаков вскоре встал на позиции большевиков и честно провоевал всю войну в Красной армии, даже побывал в Сибири в плену у колчаковцев и бежал от них до расстрела, в Сибири же он и остался писательствовать с окончанием Гражданской войны, вплоть до трагической развязки его извилистой судьбы в 1936 году. Почти все его товарищи по «Охотничьей бригаде» перебежали на фронте к белым: Некрасов служил у Деникина, Мартьянов тоже позднее эвакуировался с Врангелем и в эмиграции писал антисоветские воззвания в русской прессе, сам разрядивший в автомобиль Ленина револьвер Зинкевич перебежал на Восточном фронте к Колчаку и там в белой контрразведке отличался особой жестокостью к большевикам. Никто из них не отрицал своего участия в этой группе и в покушении на Ленина, так что эта организация не фикция, и само покушение явно не имитировано ЧК.
Другое дело, что их сначала действительно «переквалифицировали» из удобных в 1918 году монархистов-черносотенцев в сторонников эсеров, ловко связав все покушения в один узел вокруг правого крыла ПСР, а позднее опять представляли белогвардейцами-монархистами. А в 1936 году о террористах из Союза георгиевских кавалеров опять вспомнили, реанимировали версию о террористах-монархистах, и давно ставшего обычным советским журналистом в провинции Ушакова арестовали вторично и расстреляли спустя два десятка лет после тех событий.
Именно эти нестыковки и позволяют современным сторонникам версии о чекистской провокации для начала «красного террора» обвинить эсеров-эмигрантов в тщеславной попытке взять на себя чужие террористические акции, преувеличивая свои заслуги в борьбе с большевизмом, чем они только подыгрывали официальной советской трактовке событий. Правда, ЦК партии правых эсеров однозначно отрицал свою санкцию боевикам на убийство Ленина или Урицкого, а выведенные в 1922 году на судебный процесс оставшиеся в России лидеры эсеров повторяли то же самое: Семенов, Коноплева и Каплан в партии состояли, но ЦК партии им приказа об этих терактах не отдавал. Они не отрицали, что Каплан заявляла о своей готовности убить Ленина, но полагали ее выстрелы индивидуальным актом, от которого сами же в 1918 году свою сподвижницу отговаривали. Член ЦК партии эсеров Донской в своих показаниях даже передал образно дух этой беседы с Каплан, приведенной к нему Семеновым: «Иди, милая, проспись! Он не Марат, и ты не Шарлотта Корде» – так разговаривают с малыми детьми или безумцами.
Окончательно вину на эсеров в эпопее с ранением Ленина и убийством Урицкого советская история смогла возложить именно после этого суда над партией эсеров летом 1922 года, поставившего точку в легальной истории этой партии в России. Обвинение здесь держалось на тех самых показаниях бывшего лидера группы боевиков эсеров Семенова (Васильева) и на показаниях такой же раскаявшейся эсерки Коноплевой, которых многие историки сейчас называют изначальными провокаторами ЧК. Специально к суду в чекистской типографии даже выпустили отдельную книгу Семенова «Военная и боевая работа партии эсеров за 1917–1918 годы», – приказ о печатании этого опуса в типографии ВЧК дал лично заместитель председателя этой спецслужбы Уншлихт. А сам Семенов к тому времени уже вступил в партию большевиков и даже послужил некоторое время непосредственно в ЧК. Разумеется, в свете этого трудно доверять показаниям Семенова с Коноплевой, которым один из главных подсудимых на этом процессе и член эсеровского ЦК Гоц прямо в зале суда бросил: «Вы так прозрели на службе в ЧК?»
Тем более в их показаниях, бывших десятилетиями почти единственной основой советской версии этих громких покушений, те же явные нестыковки, бросающиеся в глаза. Включая рассказ Семенова, как он лично травил ядом кураре пули для покушения Каплан на эсеровской явке на пару с лидером боевого крыла партии Соколовым, – сейчас тщательный химический и медицинский анализ полностью опровергает версию о наличии яда на пулях из ран Ленина. Да и тогда привлеченные к делу эксперты сомневались в наличии яда на пулях, как ни настаивал на том раскаявшийся под диктовку ЧК террорист Семенов. Они указывали, что это технически почти невероятно: нанесенный яд в жидком состоянии на пуле будет ничтожно мал, чтобы причинить жертве более серьезные проблемы, чем сам попавший в нее свинец.
В этом деле вообще остается очень много загадок и нестыковок. Сделанные при следственном эксперименте чекистами Юровским и Кингисеппом фотографии во дворе завода Михельсона, где Ленина с Каплан имитируют другие люди и где странное их взаиморасположение только еще больше запутывает дело. Знаменитое пальто с плеча Ленина в день покушения, пулевые отверстия на котором никак не хотят совпадать с ранами на теле Ильича. Загадочная быстрота объявления Свердловым об авторстве партии правых эсеров в этом покушении, написанное едва ли не в течение часа после самих выстрелов до всякого расследования ВЧК. Наконец, при операции 1922 года и после вскрытия тела Ленина уже посмертно в 1924 году из него извлечены две попавшие в тот день пули, из руки и шеи, оказавшиеся в итоге выпущенными из разных пистолетов. Уже это практически точно доказывает: 30 августа 1918 года в Ленина в заводском дворе в Замоскворечье стреляли два человека. Если не предполагать совсем уж фантастически, что подслеповатая Каплан, как хороший спецназовец, стреляла с двух рук «по-македонски». К тому же один пистолет системы «Браунинг» чекистам доставили очевидцы с места преступления с тремя отсутствующими в обойме патронами, а еще один при задержании изъяли в сумочке у Каплан, хотя из него вроде бы в тот день и не стреляли. Всем этим вопросам нет конца, нет числа и строящимся вокруг них версиям, недаром после краха СССР даже Генеральная прокуратура в 1992 году возобновила производство по делу о покушении на Ленина по вновь открывшимся обстоятельствам, хотя никаких новых открытий это следствие восемьдесят лет спустя и не принесло.
Также много загадок и с полумифическим эсером Сергеевым, который якобы по команде Семенова убил комиссара печати Володарского. Его так и не поймали, даже не установили достоверно личность этого человека. Уже в 1918 году за убийство Володарского ЧК был арестован и вскоре расстрелян другой человек, некто Петр Юргенс, которого в горячке после убийства Володарского схватили чекисты и которого вроде бы опознала в качестве стрелка вдова покойного комиссара. Обстоятельства этого убийства Володарского в истории мирового терроризма очень разительно напоминают картину убийства в Стокгольме шведского премьер-министра Улофа Пальме в 1986 году, там тоже стрелок с места преступления скрылся, а позднее вдова Пальме опознала как убийцу одного из арестованных – безработного Петерссона. Только для шведских спецслужб одного опознания вдовы без других доказательств оказалось мало, и Петерссона в итоге выпустили, а для сотрудников советской ЧК в 1918 году этого было достаточно – Юргенса расстреляли. Как уверяли сами эсеры и даже каявшийся на суде Семенов, здесь чекисты расстреляли совсем невиновного человека, но это никого особо не смущало, ведь уже была готова формула «Время было такое».
Правда, сами эсеровские руководители в 1922 году тоже признавали убийцей рядового члена своей партии Сергеева, но и здесь называли акцию личным выпадом своего боевика. В эмиграции лидер ПСР Виктор Чернов написал в мемуарах, что «этот рабочий и по убеждениям эсер имел другое задание, но увидел на улице Володарского у сломавшегося автомобиля, не стерпел и выстрелил». А затем, как говорил на суде тот же Гоц, Сергееву эсеры просто помогли скрыться, чтобы не отдать своего товарища чекистам на расстрел. Семенов же с Коноплевой на суде стояли на своем: этот теракт руками рабочего Сергеева организовали они по приказу ЦК партии.