— Чеченя, — кивнул Агап.
— Чеченя! — Ефраим поднял указательный палец. — Видели вы его? Говорили с ним?
— Говорили, — пророкотал Соломон, потирая кулаком морщинистый лоб. — Сопля расфуфыренная.
— Правильно! Чеченя — дурак, ничего толком не может, против атамана он — что цыпленок против петуха. И против нас тоже!
Агап заерзал, вопросительно глядя на Мартьяна. Ефраим слыхал, что недавно молодой удачливый фермер сватался к дочке мельника. Он не знал, чем там дело кончилось, судя по всему — не согласием, но и не отказом. Договариваются, стало быть. А раз так, Агап, даже если в душе и хочет от бандитов избавиться, против будущего тестя не пойдет.
— Однако же два десятка людей у него, — возразил Мартьян, — да все со стволами. Машины есть. Патронов тоже хватает — недавно из самого Харькова караван к ним прибыл с патронами.
— Не к ним. Мимо он шел и просто свернул по дороге.
— Просто — не просто, а я слыхал, два ящика патронов во Дворце караванщики оставили, на солонину сменяли…
— На твою солонину.
Мартьян кивнул.
— На мою. Ну, так и что ж делать?
— Ты семерых можешь дать. Даже если сам за ружье не возьмешься — семерых! Агап — десяток людей.
— Восемь, — возразил тот, — братья Кучмы в Киев с попутным караваном ушли, не хотели больше тут жить из-за бандюков.
— Неважно — восьмерых, значит. Это уже пятнадцать. Да я… я девять, нет — десять человек дам. Это двадцать пять! Еще Соломон, у него никого нет, но охотник он знатный, сами знаете, как стреляет, и ружье у него это…
— Оптичицкое, — подсказал Соломон.
— Оптичицкое. Нас больше получается. Стволы тоже найдутся, или я не знаю, Мартьян, что у тебя ружья в сундуках лежат? Патронами я поделюсь. А во Дворце все пьяные каждый вечер — досюда шум доносится иногда! Чеченя — слабак, со своими людьми сладить не может. Мы их из Дворца выбьем, скажете, нет?
— Выбьем, — кивнул Мартьян.
Тут и ссутулившийся Агап радостно поднял голову, услышав, что будущий тесть внезапно изменил мнение и согласился с Ефраимом. — Выбьем, конечно.
— Вот это дело! — осклабился Соломон и стукнул кулаком по столу. — Так двинули на бандюков!
Был он хоть и староват, но силу еще имел изрядную. Широк в плечах, с бычьей шеей и толстыми руками — того же Агапа, хоть фермер раза в три моложе Соломона, легко на землю свалит.
— …А после того, как возьмем Дворец, вернется атаман Макота, — будто и не услышав этих слов, продолжал Мартьян. — Вернется и покрошит нас всех мелкими ломтями. Зажарит и сожрет, как тот мутант-людоед. И нас, и детей наших, и жен убьет… Вон, как Бориса со всеми его близкими когда-то убил. Помните, как хоронили потом мы их, куски по двору собирали да головешки обугленные?
В сарае воцарилась тишина, только громко посапывал Соломон. Ефраим опустил голову, уставившись в стол перед собой. Ковырнул ногтем плохо стесанный сучок. Ничего не выйдет. Боятся они, слишком боятся атамана, хотя Чеченя этот — сморчок мелкий, но хозяин его… Очень уж круто он с непокорными обходится.
— Атаман, может, и мертв уже, — тихо произнес Ефраим. — Сколько про него не слышно? Он…
— Сам знаешь, что не мертв, — перебил Мартьян и подался вперед, навалившись на стол локтями. — Ты думаешь, мне неохота этих… мразей этих, сволочей поганых расколошматить? Еще как охота!
— Ну, так соглашайся! У них минометы там, слышал про такое оружие? Три штуки. Захватим их — никакой Макота нам не страшен будет.
— Каждый раз, как морды эти наглые во двор суются, меня аж трясет всего… — продолжал мельник, не слушая. — Но нету у нас силы с атаманом Макотой совладать. А он приехать в любое время может. Вот прямо щас прикатит на машинах своих с братвой, которую в поход взял, — что тогда делать будем? Он…
Приглушенный шум двигателя проник в сарай, и все, кроме Соломона, вздрогнули. Шум усилился. Агап заскрипел лавкой, будто собрался вскочить и запрятаться в сено, наваленное под дальней стеной сарая.
— Сиди! — прикрикнул Мартьян.
Сквозь щели между досками проник свет, мигнул, блеклые полосы заскользили по полу.
— Пров! — севшим голосом окликнул Ефраим.
Заскрипела дверь, и в сарай сунулся батрак с длинным ружьем в руках.
— Пров, это кто там едет?
Батрак пожал плечами.
— Мне откуда знать.
— Машина одна?
— Одна. Небольшая вроде.
Пров оглянулся, и когда шум двигателя смолк, добавил:
— О, под воротами нашенскими стала.
Снаружи донесся приглушенный голос.
— Хозяин, тебя спрашивают. Трое там всего.
— Знаешь их? Не атаман ли это? Не Макота?
Голос снаружи снова что-то произнес. Пров почесал затылок.
— Двоих не знаю, а третий — сын Бориса Джай-Кана покойного. Того, чью ферму атаман спалил.
Ефраима нельзя было назвать человеком с богатым воображением, но перед его мысленным взором предстала картина того, как в сарай входит конопатый мальчишка с мертвыми глазами и торчащим между лопаток ножом, на деревянной рукояти которого выжжена большая буква «М».
Мгновением позже он догадался, про кого толкует Пров, и удивленно приподнялся на стуле.
— Сын Бориса? Веди сюда. Но машина пусть снаружи стоит.
Батрак кивнул и ушел, не закрыв дверь. Сидящие в сарае напряженно ждали. Снова раздались голоса, скрип калитки, приближающиеся шаги…
В сарай, жуя травинку, вошел рыжий парень, быстро оглядев присутствующих, кивнул им и сказал весело:
— Темное время для темных дел! Че это вы сидите тут, как заговорщики какие?
Он шагнул в сторону, пропустив Прова, который тоже посторонился. За ним в сарай вошел Туран Джай — хотя если бы батрак заранее не предупредил, кто это приехал, Ефраим его не узнал бы.
Пров стал под стеной у двери с одной стороны, рыжий незнакомец с другой, причем от хозяина не укрылось, что он небрежным жестом расстегнул короткое пальто и что на ремне его справа и слева висят два пистолета.
Ефраим тоже был виноват в смерти семьи Джаев, потому что покорился атаману Макоте, не предупредив Бориса, и заранее принял надменно-снисходительный вид, решив, что щенок пришел обвинять его в смерти отца. Да только все приготовленные заранее слова из головы как ветром выдуло, когда он увидел Борисова сына. Туран очень изменился — весь он бы теперь другой, все в нем новое незнакомое, от неторопливой мягкой походки до спокойно-сосредоточенного выражения лица. Он казался гораздо старше по сравнению с тем, когда Ефраим в последний раз видел его, а это было незадолго до нападения банды на их ферму. Да и одет так, как мало кто здесь мог себе позволить — куртка и штаны из кожи пятнистого дикого маниса, стоившей кучу монет, на ногах невысокие крепкие сапоги. Над плечами торчали короткие приклады двух обрезов, висящих на ремнях за спиной. Ремни крест-накрест шли через грудь, на них были ножны, кобура, подсумок и большие патроны в кожаных петлях.