Имя кровью. Тайна смерти Караваджо - читать онлайн книгу. Автор: Мэтт Риз cтр.№ 11

– Микеле, над чем работаешь?

– Salve [6] , Роббе! Пишу Магдалину и сестру ее Марфу.

– Может, тебе опять нужен в натурщики крепкий лысый старик с белой бородой?

Караваджо указал на церковь Санта-Мария дель Пополо на другом конце площади, в которой хранилась его «Казнь святого Петра»:

– Все знают, что тебя я уже распял.

Утолив голод, Микеле направился домой, чтобы к приходу Пруденцы успеть приготовить краски. В правую часть холста он поместил Филлиду-Магдалину в минуту раскаяния. Чтобы уравновесить композицию, ему требовалась Пруденца-Марфа, увещевающая распутную сестру. Ему не терпелось рассказать Филлиде, что та окажется на полотне в галерее великих Альдобрандини рядом с женщиной, чье лицо она пыталась обезобразить. Он намеревался работать над картиной до обеда, а затем отнести Рануччо долг – на поле или к Филлиде. «Брошу деньги перед ним на землю. Пусть знает: я не верю, что он выиграл их честно. И считаю, что драться с таким, как он, ниже моего достоинства. На это десяти скудо не жалко».

У церкви Святого Афанасия, башни которой темнели жженой охрой, он решил срезать путь по виа деи Гречи и повернул к Поганому садику. Низкое утреннее солнце едва пробивалось сквозь сумрак на узкой улочке. На выщербленных серых ступенях небольшого дома стояли на коленях двое нищих, – они воздели руки к небу, выпрашивая милостыню. На пороге появилась молодая женщина, прижимая к бедру мальчугана лет трех, замотанного в полотенце; похоже, побирушки отвлекли ее от купания малыша.

Караваджо приблизился, с нескрываемым интересом рассматривая женщину. В доме было темно, казалось, дневной свет проник на эту улицу только ради нее – чтобы озарить шею и грудь, белоснежные, как скорлупа свежего яйца. Женщина скрестила босые ноги и слушала нищую старуху, покачивая на бедре ребенка. Голову она склонила влево, касаясь подбородком ключицы. В ее взгляде на коленопреклоненную сквозило глубокое сострадание.

Разумеется, он узнал ее: та самая служанка, которая натирала полы во дворце дель Монте. «Она развернула бедра в противоположную от плеч сторону, – отметил он, – как будто знает, что такое контрапост. Интуитивно, не нуждаясь в поучениях и академических терминах, нашла позу, исполненную классической грации».

Караваджо прислонился к стене. Штукатурка рядом с дверным проемом облупилась, обнажив кирпичную кладку. Он улыбнулся и с удивлением осознал, что смотрит на служанку просто и открыто, безо всякого расчета.

Девушка казалась смущенной: похоже, она узнала его после встречи во дворце и, вероятно, недоумевала, как он оказался возле ее дверей. Мальчуган дернул ее за рукав. Она поцеловала его в лоб и что-то прошептала.

Улыбка на лице Караваджо сменилась сосредоточенностью. Маэстро Леонардо утверждал, что даже в мимолетном движении отражаются внутренний мир и стремления человека. Художник должен замечать такие вещи скорее, чем детали физической формы. Запоминай их сразу, учил великий флорентиец. Уверенно, как на бумаге, Караваджо запечатлел в памяти изгиб девичьей шеи, изящную линию щиколотки, безмятежную глубину темных глаз.

Он вытащил кошелек и пересчитал монеты. Десять скудо. «Ровно столько я должен Рануччо». Караваджо опустил монетки – тонкие, как стружки пармезана, – в замшевый кошелек, завязал шнурок и вложил кошелек в руку нищего старика. «Подавать такую милостыню – нелепое расточительство. На один скудо можно купить два с половиной десятка цыплят. Десяти достаточно, чтобы три месяца платить за жилье. Но я так и скажу Рануччо: я предпочел отдать деньги бездомному попрошайке, лишь бы они не достались тебе».

Девушка в дверях воззрилась на Караваджо с изумленным подозрением. Он в ответ улыбнулся. «Истинная римлянка», – мелькнуло у него.

Нищие засыпали руки Караваджо поцелуями и засобирались прочь. Девушка заторопилась в дом продолжить купание малыша. Но Караваджо легким движением удержал ее запястье. Ему почудилось, что он проник в алтарь и коснулся самой Богородицы. Но никогда еще он не видел изображения Пречистой, исполненного подобной убедительности, – даже кроткие девы Рафаэля и загадочные мадонны Леонардо не шли с ней ни в какое сравнение.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Она погладила подбородок мальчика указательным пальцем:

– Как меня зовут, малыш?

– Тетя Лена, – радуясь, что ответил правильно, мальчик захлопал в ладоши. Она поцеловала его в лоб.

Караваджо почти явственно ощутил прикосновение ее губ, словно поцелуй достался ему.

– Я еще вернусь, Лена, – и он пошел по улице, напевая про себя песню, которую играл на вечеринке у Филлиды:

Ты – звезда на небесах,

Смертным женам не чета,

Будь со мною!

* * *

– Смотри туда и не поворачивайся ко мне, – Караваджо вышел из-за черного занавеса и приподнял подбородок Пруденцы.

– Но ведь там ничего нет и смотреть не на что. Только дырка в потолке, – она встряхнула ладонями. – И руки держать так невозможно, затекли все. Что ты там делаешь за занавеской? Сколько мне еще так стоять?

– Потерпи. Привыкла, когда десять минут – и готово? – он подправил ее позу, сжав плечи сквозь тонкую белую ткань.

– Зря смеешься, Микеле. У меня господа за две минуты кончают, я способ знаю, – Пруденца махнула согнутым пальцем, напоминая об известном всем шлюхам трюке: засунуть палец клиенту в зад, чтобы ускорить семяизвержение.

Хмыкнув, Караваджо поправил складки наброшенной на ее спину бурой накидки, драпируя ткань на опущенной на стол руке девушки.

– Видишь, где моя рука? Смотри на нее.

Пруденца приподняла голову и застыла. Караваджо снова скрылся за занавеской и задернул ее за собой. На уровне его головы в занавеске было проделано небольшое круглое отверстие.

Через эту дыру на Пруденцу падал яркий свет. За спиной Караваджо стояло несколько зеркал, они отражали натурщицу и отбрасывали отражение на холст. Этот прием художнику показали высокоученые посетители дворца дель Монте. Умелым движением он сделал пометки на холсте, чтобы совместить с ними отражение во время следующего сеанса, затем перевернул кисть и черенком провел несколько линий, штрихами обозначая очертания уха, лба, подбородка и рук. Детали он пропишет позднее, но поза и ракурс – в этом он не сомневался – будут точно соответствовать реальному отражению в зеркале.

– Зачем тебе там зеркало? – подала голос Пруденца.

– С ним проще работать. Помогает сосредоточиться на том, что действительно важно.

Только глупец мог бы подумать, что гений художника, способного придавать лицам выражение нравственного страдания или безмятежной кротости, сводился к использованию этого хитрого приема. Тем не менее он позволял добиваться невиданного правдоподобия, вызывавшего восхищение зрителей. Мало кого интересовало, как он этого достигает, и только высокоумные мужи из дома дель Монте точно знали, в чем секрет. Прочие считали его мастерство непостижимым таинством и воспринимали с таким же благоговением, с каким созерцали парящую на облаке над алтарем Деву Марию.