Небо над Дарджилингом - читать онлайн книгу. Автор: Николь Фосселер cтр.№ 70

Много раз за свою историю Дели менял не только название, но и обличье. Будучи уже три тысячелетия центром государственной власти, он стал символом ее бренности и заслужил прозвище «кладбища династий». Казалось, на нем лежит заклятие. Этот город разрушали семь раз, но он, как феникс из пепела, возрождался на собственных руинах и завоевывал все новые участки равнины.

Дилика – так назвалось поселение, основанное в восьмом-девятом веках раджпутской династией Томар в дельте реки Ямуны. Позже рядом с ним возникла крепость Лал Кот с богато разукрашенными храмами, огромными резервуарами для сбора воды и другими впечатляющими строениями – неотъемлемыми признаками богатства и власти. Впоследствии Дели заняла враждовавшая с Томарами раджпутская династия Чаухан, которая еще больше укрепила город и расширила его границы. Хозяева сменяли друг друга один за другим: афганцы, моголы и турки из Центральной Азии. На рубеже тринадцатого столетия на развалинах крепости Лал Кот афганские завоеватели воздвигли колонну восемнадцати ярдов в высоту. Куфические знаки на камне возвещали победу ислама на индийской земле.

Шах Джахан – император Великих Моголов, которому Агра обязана сказочным Тадж-Махалом, воздвиг седьмой город на берегах Ямуны, Шахджаханабад. Он выстроил себе дворец у восточного конца крепостной стены и Лал Кила – Красный форт – впечатляющее строение длиной в целую милю и не меньше полмили шириной, целиком из красного камня. При нем же появились ворота, фланкированные изящными башнями с просторными павильонами на крышах и бесчисленными минаретообразными колоннами. Жемчужиной Лал Кила стал Диван-и-Хас – зал частных аудиенций, весь из мрамора и драгоценных камней, со знаменитым золотым Троном Павлина, вывезенным персами во время разграбления Дели в 1739 году.

С 1837 года здесь проживал шах Бахадур II – внук последнего императора Моголов шаха Алама, исповедующий не то индуизм, не то ислам, поклонник поэзии и потребитель опиума, номинальный король Дели, чье изображение чеканили на местных монетах, однако променявший власть на ежегодно отчисляемый британской королевой апанаж [14] .

Не менее грандиозной постройкой была мечеть Джама-Масджид – одна из самых больших в исламском мире, со сверкающими куполами, устремленными в небо рифлеными минаретами и внутренним двором, выложенным узорчатой плиткой, достаточно просторным, чтобы вместить двадцать тысяч молящихся.

Но и этих завоевателей коснулось заклятие города на берегах Ямуны, когда их власть пала под натиском англичан. В девятнадцатом веке Дели номинально продолжал оставаться столицей империи Великих Моголов, однако о том, кто в доме хозяин, красноречиво свидетельствовали казармы британской армии, протянувшиеся на целых три мили к северу от Кашмирских ворот в северо-западной части города.

Олицетворявший собой индийский ислам, Дели говорил на наречии урду – языке легенд гордой империи Моголов и древнейших поэм, воспевавших соловьев и розы в садах восточных владык. Но верования коренного индийского народа, как и религия британских завоевателей, тоже наложили на него свой отпечаток. И поэтому в Дели, среди мечетей и мавзолеев мусульманских святых, попадались храмы Шиве, Хануману и Ганеше, не говоря уже о вычурной пластике церкви Святого Иакова у Кашмирских ворот. Облик города изменили здания колониальной застройки: резеденция британского губернатора, телеграф, полицейские участки и разного рода колледжи, частные дома военных и штатских чиновников в окружении ухоженных садов и парков. Вдоль улиц протянулись зеленые аллеи, а между тем на набережной Радж Гат индусы продолжали предавать своих мертвецов очистительному огню.

Дели пронизывала сеть оросительных каналов. Они бежали вдоль крепостной стены из красного песчаника и пересекали город в разных направлениях, впадая в колодцы, вырытые на углах улиц и площадях, а иногда исчезали во внутренних дворах частных владений или многоэтажных правительственных особняков с их бесчисленными флигелями, садами и хозяйственными постройками, образующими порой отдельные кварталы.

Отходящая от Красного форта улица Чанди Чоук – Место лунного света – в четырнадцать ярдов шириной делила город на две половины. Вдоль нее был проложен канал, а по обеим сторонам громоздились многочисленные кофейни, магазины, отели и банки. Но все служило скорее лишь символом бурной деловой жизни, которая шла здесь ни шатко ни валко. Параллельно Чанди Чоук тянулась линия садов и парков – баг, напоминавшая европейским путешественникам о бульварах и скверах Парижа, Лондона или Москвы.

По широким улицам индийской столицы в потоке пешеходов шествовали слоны, катились запряженные благородными арабскими скакунами повозки, мощные буйволы тянули нагруженные телеги, бегали босоногие носильщики. Кого здесь только не было! И солдаты Ост-Индской компании в ярких мундирах, и элегантные леди в открытых каретах, с кружевными зонтиками, и разряженные туристы, и прочие искатели приключений, и муллы, и богатые торговцы из мусульман. Под руку со своими благочестивыми женами, словно мыши, шныряли миссионеры, потупив глаза, семенили монахини. А на перекрестках по многу лет в одной позе, надеясь таким образом вырваться из круга перерождений, сидели и стояли костлявые садху, чью одежду составляла лишь пропыленная набедренная повязка.

Суматоха больших улиц просачивалась в закоулки, продолжалась на головокружительно крутых лестницах многонаселенных кварталов и трущоб. Мужчины, женщины, старики, дети, обвешанные золотыми и серебряными украшениями, в разноцветных шелках или скромном хлопковом платье, спешащие по делам или слоняющиеся в безделии, а также грязные, завшивленные, истощенные до полусмерти оборванцы, у которых не оставалось сил ни на что другое, кроме как, съежившись в комок, дремать у стены. Уличные музыканты, торговцы, воры, нищие и проститутки, серебряных дел мастера, с отсутствующим взором жующие какую-то траву или попивающие чай в ожидании клиента, ремесленники, тут же, на улицах, ремонтирующие обувь, кующие металл или ткущие полотна.

Чаны кожевников и красильщиков распространяли резкий запах урины, уксуса и кожи. Город пах потом, пылью, навозом, свежеструганной древесиной, карри и перцем, мускатом, корицей и розовым деревом, нагретым солнцем камнем и жареными орехами, металлом и кровью забитых животных. Все это мешалось с запахом тлена и смерти, проточной воды и зелени бесчисленных багов, вареного риса и раскаленного железа. Иногда слышались песни. Хиндустанские и арабские, персидские и английские, на урду, гуджарати и других языках и наречиях полуострова, они разносились по улицам, подобно причудливо извивающимся завиткам дыма.

Если Дели до сих пор не погрузился в абсолютный хаос, то в этом была заслуга городских властей и всепроникающей местной бюрократии. Территория города была поделена на двенадцать тан – округов, управляемых танадарами. Каждый тан, в свою очередь, объединял в себе несколько махалли, кварталов, во главе которых стояли махалладары.

Но именно эта административная упорядоченность стала невидимым барьером для проникновения в город троих беглецов. Один танадар за другим отрицательно качали головами, провожая настороженными взглядами измученных и истощенных всадников. А может, и присутствие среди них оборванца-сахиба со светлой кожей и голубыми глазами сыграло свою роль. Так или иначе, но просьба беглецов о предоставлении им приюта везде встречала категорический отказ. Даже вид беременной женщины не мог смягчить сердца танадаров. А монеты, которыми отчаянно потрясал Мохан Тайид, лишь усиливали подозрение.