Жизнь военный элиты. За фасадом благополучия. 1918-1953 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Николай Черушев cтр.№ 40

После его выступления выступал меньшевик, который, несмотря на вражду к большевикам, и он даже отмежевался от его выступления.

Дорогой товарищ народный комиссар, может быть поздно, но я, поговорив сегодня с товарищем Тюленевым, решил сообщить это Вам.

Член ВКП(б) (Г. Жуков)» [91] .

Еще один комбриг — Яков Моисеевич Кривошеин — только что вернувшийся из Испании и получивший это воинское звание (до Испании командовал 6-м механизированным полком), из Гомеля писал (фактически доносил) Наркому обороны в середине июня 1937 г. о «прегрешениях» командира 6-го казачьего корпуса комдива Е.И. Горячева. При этом «свежеиспеченный» комбриг прекрасно знал, что Е.И. Горячев был в составе Специального судебного присутствия, судившего маршала М.Н. Тухачевского, командармов И.Э. Якира, И.П. Уборевича и их подельников неделю тому назад.

«Поведение командира казачьего корпуса тов. Горячева считаю нечестным. До ареста и расстрела врага народа Уборевича Горячев был одним из его ревностных поклонников или просто подхалимом. Так, на занятиях с начсоставом всегда особо подчеркивались указания Уборевича по боевой подготовке войск, как исключительно ценные. Очень часто Горячев в своих письмах к Уборевичу их начинал со слов: «дорогой и любимый Иероним Петровій!», над чем окружные работники часто смеялись. Сам Уборевич на одном из совещаний высшего начсостава округа прямо заявил, что из всех командиров корпусов Горячев один его всегда хорошо информирует. Сейчас Горячев страшно ругает всех врагов народа, но ни слова не говорит о своем подхалимском отношении к Уборевичу. Так он выступил на окружной партийной конференции и на 16-м съезде большевиков Белоруссии. Я хотел на партийном съезде выступить с критикой поведения Горячева, но, взвесив политическую обстановку, решил написать Вам. Я считаю, что такой резкий поворот Горячева от подхалимства к проклятиям без признания своих личных ошибок подозрительным и требующим проверки.

Комбриг Кривошеин» [92] .

Комкор Горячев Елисей Иванович, будучи заместителем командующего войсками Киевского военного округа по кавалерии, командующим армейской кавалерийской группой того же округа, покончил жизнь самоубийством 12 декабря 1938 г.

В период Октябрьской революции 1917 г. и после нее на Балтике и в столице России стал широко известен матрос Павел Дыбенко — председатель Центробалта, один из первых наркомов Военно-морского флота Республики Советов. Вокруг этой личности возникло много легенд, зачастую имеющих реальную основу. Чего только стоят рассказы о суде над ним за неудачу матросов-балтийцев под Нарвой, о его работе в подполье в белогвардейском тылу в Крыму, аресте и обмене на группу немецких генералов и полковников, истории любви к женщине-наркому А.М. Коллонтай, попытке самоубийства из-за любви к другой женщине. Вот этой «другой» женщиной, из-за которой Павел Ефимович расстался с А.М. Коллонтай, и была молодая Валентина.

История ее знакомства с Павлом Дыбенко (или его с ней) в разных источниках трактуется по-разному. Согласно одной из версий, он спас ее от преследований ЧК, как выходца из буржуазного сословия. По другой — что он спас ее от депрессии, в которой она находилась после того, как при бегстве остатков врангелевских войск из Крыма ее столкнули с парохода, на котором находились ее родители. Спасенная рыбаками, Валя оказалась в Одессе. Короче, элементы романтизма и в том и в другом случае присутствовали. Несколько лет Павел и Валентина прожили вместе, а потом она ушла к другому, а именно к Александру Игнатьевичу Седякину, который в 1928—1937 гг. занимал должности инспектора пехоты и бронесил РККА, заместителя начальника Главного управления РККА, начальника Военно-технической академии РККА, начальника Управления боевой подготовки сухопутных войск РККА — заместителя начальника Штаба РККА, начальника Управления противовоздушной обороны РККА.

Уход Валентины от Павла Дыбенко к Александру Седякину вызвал между этими мужчинами волну враждебности, ссор и склок. И когда в 1933 г. подбирался кандидат на должность военного атташе при полномочном представительстве СССР во Франции, одним из первых претендентов на нее был А.И. Седякин (наркомом К.Е. Ворошиловым был подписан даже приказ о его назначении). Но свара между Седякиным и Дыбенко из-за женщины, которую надо было выпускать за рубеж, тем более в качестве супруги военного дипломата, не позволила Александру Игнатьевичу поехать в Париж — из-за «морального облика» жены. Сам Седякин соглашался ехать во Францию даже один, без жены. Но нарком отменил свое первоначальное решение и в Париж поехал приближенный к нему человек — управляющий делами Реввоенсовета СССР и Наркомата по военным и морским делам С.И. Венцов. Не сбылась мечта Валентины побывать в столице Франции, побродить по Елисейским Полям, покрасоваться на дипломатических раутах, повидаться, при возможности, со знакомыми с детства людьми (русскими эмигрантами во Франции). Обратимся к документам этого дела. Из письма А.И. Седякина наркому К.Е. Ворошилову.

«Климент Ефремович!

Испытание на мою долю выпало тяжелое. Я готов выполнить свой долг, ибо интересы партии, интересы СССР для меня дороже личного счастья.

Я найду в себе силы жить долгое время без жены, которую я горячо люблю.

Плохо то, что все произошло так неожиданно. Я не смогу ее подготовить к вынужденной разлуке, не смогу дать веского объяснения.

Вы ошибаетесь, когда говорите, что она не постоянна и легко поддается соблазну.

Я по многим признакам убедился, что меня она глубоко, по-хорошему любит; ибо любовь эта выросла из дружбы и прошла через тяжелые испытания. Уйти от П.Е. (Павла Ефимовича Дыбенко. — Н. Ч.) стоило для нее большой борьбы с собою и с ним, и все-таки она решилась на этот шаг.

Конечно, любит она меня не за «красоту». Как она часто говорит — со мной она обрела покой и уверенность в счастливую, дружную совместную жизнь, и она дорожит своим чувством ко мне.

Я, как командир и коммунист, не ставлю свою личную жизнь выше интересов партии и государства; но в данном случае я вижу, что личная месть П.Е (Павла Ефимовича. — Н. Ч.) обрушивает на меня и мою жену несправедливо тяжелое испытание.

Человек жил 11—12 лет у всех на виду вне всяких подозрений, и вот когда она нашла себе покой, этот покой разрушается грубым наветом, грубой местью.

Прошу простить меня, Климент Ефремович, что я несколько распустил свои нервы.

Мне тяжело потому, что я слишком уверен, убежден в скромности своей жены и ее привязанности ко мне; я убежден также, что как женщина, она стала иным человеком, чем Вы знали ее до сих пор.

Я готов в точности выполнить Ваше приказание.

Я прошу только позаботиться о моей жене, ибо положение ее будет невеселое — квартиры нет, бытовые условия трудные, в перспективе возможные преследования со стороны П.Е. (Павла Ефимовича. — Н.Ч.).