Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Куликов, Искандер Валитов, Тимофей Сергейцев cтр.№ 39

Чтобы оно было исторически результативным, могло добиться исторически необратимых результатов в усилении России, нужно ставить цели создания государственной инвестиционной политэкономии, при которой государственные инвестиции станут политически защищены, а значит, управленчески и экономически эффективны. СССР такой политэкономией обладал. Текущие локальные попытки государственного инвестирования – Сочи, элементы инфраструктуры, заказы ВПК – разрозненны и единичны, а главное – рассматриваются властью как чисто экономические проекты без каких-либо системных политических эффектов. При этом на олигархизацию и приватизацию направляются несопоставимо большие государственные ресурсы.

Действительная постановка целей экономического суверенитета нереалистична вне проектного режима работы и проектного подхода, вне соответствующей политэкономии. В то же время нынешнее путинское «временное правительство» безотносительно к его внутренней персональной и концептуальной динамике на эту работу не подряжалось, оно руководствуется натуралистической (а значит, вульгарно материалистической) концепцией истории, считая, что естественный характер процессов в ней является первичным. Возводя естественные процессы в ранг первичных, мы просто уступаем «право первой ночи» другому субъекту исторического процесса. В этом выражается принципиальная историческая ограниченность действующего путинского «временного правительства».

Проблему воспроизводства власти и государства в России невозможно решить вне возвращения в политическую действительность проектного подхода. Ведь для того только, чтобы вырастить, подготовить и образовать новое поколение людей, нужно 25 лет целенаправленной работы государства. По всем демократическим нормам за это время пройдет 4–5 президентских сроков, президент должен смениться минимум 2–4 раза. Да и каждые выборы – это потрясение для страны в кризисе, если цели и проект государства не являются стабилизирующим фактором политики.

Преемственность государства и власти может быть основана в современном мире только на преемственности и воспроизводстве длительных проектов, а с учетом необходимого допроектирования и перепроектирования – на воспроизводстве и преемственности самой проектной работы. Современная политика и есть проектирование, распространение власти как на актуальное будущее – действительные цели, планы, проекты, программы всех участников деятельности, так и на будущее потенциальное – то, что еще не свершилось.

Добавим теперь к вышеизложенному факт внешних репрессий, табу и запретов в отношении нашей собственной общественной коммуникации, рефлексии и мышления. Реальную историческую демократию нам обсуждать нельзя, реальную историю – тоже. Именно тогда, когда мы сами себе вроде бы рефлексию и анализ не запрещаем – как было в 70-е и 80-е годы, – нам ее запрещает Запад через эффективные глобальные институты пропаганды и просто рекламы. Пропаганды и рекламы не только и не столько политической, сколько мировоззренческой, причем товарная реклама – существенная часть последней. Механизм запрета все тот же – религиозный. Наука пропаганды, взяв все лучшее у доктора Геббельса – прежде всего принцип масштабов лжи, тотальной и бескомпромиссной, – шагнула далеко вперед.

Главный миф, строящийся и одновременно эксплуатируемый этой системой рекламы и пропаганды, – миф постиндустриального общества, которому соответствует главная, исторически самая «прогрессивная» культура – культура постмодернизма. Ибо индустриальное общество произвело культуру модерна, а если точнее, наоборот, культура модерна создала индустриальное общество. На этот миф работают многие философские школы.

Наиболее существенное обстоятельство, ставшее очевидным в ходе текущего глобального кризиса, – собственно никакого постиндустриального общества не существует. Если либеральная демократия была идеологическим и институциональным противовесом реальному развитому социализму, то постиндустриализм и постмодернизм должны были выполнять (и выполняют) роль альтернативы утопическим идеям коммунизма. Ведь в постиндустриальном обществе уже решены все проблемы (и задачи) по удовлетворению всех потребностей, обеспечиваемых производством, которое «автоматично» и «невидимо». Люди должны заниматься (так и хочется сказать «производством») лишь увеличением массы и качества информации и знаний, а также свободным следованием своим наклонностям и представлениям.

Экономическая реальность, впрочем, совсем иная. Производство никуда не делось – оно просто вынесено в другие страны (например, из США в Китай) или в нем заняты эмигранты из других стран – новый пролетариат. Людям по-прежнему нужна пища, одежда, жилье, транспорт, жизненное пространство, а не только членство в социальных сетях. При этом нет никакого экспоненциального роста объема знаний и информации, если подходить к ним с содержательной стороны. Напротив, по сравнению с XIX веком и началом ХХ века в фундаментальной науке наметился застой, количество важных открытий неумолимо сокращается. Поэтому обеспечить американскую эмиссию и займы «суммой технологий» не удалось. Пришлось привлекать миф об IT-технологиях, которые якобы доводят технологическую массу до «критической», но этот «пузырек» быстро лопнул. В конечном счете привлеченные мировые ресурсы ушли вовсе не в научные и технологические инвестиции «на благо всего мира» (или хотя бы США), а в американское (и через возвратные каналы западноевропейское) потребление, необходимое для «честной конкуренции» с СССР, и количественный рост военной мощи США для «защиты» от того же СССР.

Чем ближе крах финансовой пирамиды, тем больше денег ей требуется. Показательно, что пришедшийся очень «кстати» террористический акт 11/09/2001 произошел после, а не до начала борьбы с т. н. «грязными» деньгами и введения для всех стран директив вновь созданной организации ФАТФ (1999). Теперь любая финансовая трансакция в мире происходит с ведома и разрешения властей США.

Как не существует никакого постиндустриального общества, так нет и никакой действительной культуры постмодерна, в том числе в качестве поп-культуры. В ее обличье выступает все та же пропаганда. С очевидностью это проявляется в феномене так называемого современного искусства – contemporary art в отличие от modern art. Дохлая акула в формалине «стоит» миллионы долларов (т. е. ее за эту сумму покупают), поскольку она якобы что-то означает. Символично (и не только символично, тут есть предмет для финансовой ревизии), что крупнейшие и дорогие коллекции подобного хлама приобретали именно банки. Реально это фиктивный актив в чистом виде.

А вот постмодернистское сознание в отличие от постмодернистской культуры реально существует, оно как раз явление массовое и обыденное. По сути, это продукт распада вульгарно-материалистического, натуралистического, «вещно» ориентированного сознания, считающего себя «отражением» реальности. Современный мир мышления и деятельности, его историческая реальность уже не вмещаются в такое натуралистическое «отражение» и не ухватываются им. Это натуралистическое сознание в ХХ веке «взорвалось» под натиском «отражаемого» и принципиально «неотразимого» мира мышления и деятельности и теперь разлетается миллиардами осколков, бессмысленные и бессвязные коллажи которых постмодернизм называет «текстами».