Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Куликов, Искандер Валитов, Тимофей Сергейцев cтр.№ 24

Христианская революция ввела другое понятие свободы – свободы идеального существования каждого человека, независимо от его власти и власти над ним, свободы от социальной реальности как таковой. Рабство становится уже не сущностным, а техническим понятием. Можно быть свободным, будучи рабом. Разумеется, историческая и материальная трансформация рабства в его новое качество происходит столетиями. Современные люди вовсе не ощущают себя рабами, т. к. никто не приписывает им «рабскую природу» (рабство по рождению). Хотя технически они несвободны ничуть не менее.

С момента христианской революции государство было поставлено в новые рамки. Его носитель – император, государь, монарх – должен был быть уже не просто социально свободен в старом римском смысле. Он должен был быть свободен, как это угодно Богу, т. е. быть человеком в собственном смысле слова, а не только политическим животным. Опять-таки нужно учитывать проектный, идеальный статус этого требования, реализация которого исторически занимает не одно столетие и проходит через массу перипетий. Это же требование предъявляется ко всем социально свободным «членам» государства, т. е. к тем, кто разделяет вместе с Государем возможность сказать: «Государство – это я!», к правящему классу. Христианское государство как цивилизационный проект наделяется функцией защиты и воспроизводства института (способа существования) человека.

Первым человеком, знающим о том, что он человек, что это значит и чем он отличается от политического животного, был собственно Христос. Греки и римляне не смогли в своей философии ответить на вопрос о сущности человека, хотя греческая политика уже была практикой человека. Одно из выражений (но не единственное) обязанности христианского государства защищать человека заключается в необходимости защищать свою церковь и подлинную (т. е. в Бога) веру. Возможность быть человеком в христианском государстве дана каждому гражданину. Проект христианского государства, в отличие от государства платоновского, отделил понятие свободы как онтологическое от понятия власти, обнаружил технический характер любой власти, сделал свободу независимой от власти, а власть как таковую – подчиненной принципам христианской государственности. Государство перестало быть механизмом бесконечного самовозрастания власти, как это было в Древнем Риме и в период республики, и в период империи.

Проект христианского государства разворачивается на материале Византии. Христианский проект (в пределе – построение Града Божьего на земле) развивает проект платоновского государства через трактовку идей блага и справедливости. Западный же мир в начале второго тысячелетия отказывается от идеи строительства Града Божьего на земле и переходит к рецепции римского права.

Греческая и римская демократии в отличие от идей христианской государственности строились на принципиальной склейке и неразличении власти и свободы, на онтологизации свободы как власти. С древнеримской (древнегреческой) точки зрения свободен тот, у кого власть, т. е. гражданин. И напротив – свободный гражданин не может быть сущностно подвластен кому-либо, это делало бы его рабом. Он, не теряя своей свободы, может лишь разделять власть с другими свободными гражданами. Кстати, этот же греческий (римский) гражданин платил за свою «долю власти» в действительной демократии воинским долгом и, если придется, самой жизнью (не деньгами!), обеспечивая тем самым онтологическое тождество свободы и власти.

Кризис западных христианских католических институтов веры, ее подмена в конечном счете светской верой (вполне сочетаемой как с контррелигией атеизма, так и с многообразным сектантством, оккультизмом и новым язычеством) могут создать иллюзию возможности возвращения к греко-римской, дохристианской модели государства. Таковы были иллюзии Великой французской революции, Американской революции. Участники и наследники этой последней даже воспроизвели онтологическое, сущностное рабство как обязательный элемент своего демократического государства. Продержалась система в этом виде недолго (с 70-х XVIII века до 60-х XIX, почти как советская власть). Потом сущностное рабство пришлось заменить техническим, реальной социальной зависимостью и подвластностью, дисциплинарной властью, лежащей вне правового поля.

Основной принцип демократии – организация власти меньшинства над большинством – при этом выполнялся. Граждане, обладающие правом избирать, составляли от силы десятую часть населения. Тем более что модернизированное капиталом общество создало сверхэффективный механизм социальной зависимости осуществления дисциплинарной власти – трудовой наем. То, к чему стало можно принудить рабочего по найму, не идет ни в какое сравнение с «объемом» принуждения римского раба или крепостного крестьянина. Техническое рабство формально свободных людей стало в модернизированном капиталом обществе куда жестче, чем сущностное рабство времен Древней Греции или Рима.

Маркс пытался выразить суть этого явления через понятия эксплуатации и отчуждения. Однако, прежде всего, это «старые добрые» отношения и механизмы власти.

Буржуазные революции западной ветви европейской цивилизации (Англия, Америка, Франция), определившие устройство западных государств, установили уже не сущностную, не онтологическую демократию греко-римского типа, а демократию сугубо техническую, являющуюся приложением к централизованному государству, сложившемуся в период до революций (голландской, английской, американской, французской). Выборность короля, который называется теперь президентом или премьер-министром, мало что меняет в жизни подавляющего большинства граждан. Они не отдают свою жизнь за «долю во власти», они платят налоги. Соответственно, и получают они от государства только то, что можно «купить», а не «завоевать».

Монархия при этой технической демократии вообще может быть реставрирована, сохраниться как форма государства. Однако техническая демократия в каком-то смысле обеспечивает господство модернизированного капиталом общества над государством, фиксирует историческую победу общества над государством в их непрекращающейся борьбе. Сравнивая пред– и постреволюционные периоды, можно сказать, что аристократия как часть общества всегда боролась с государством, но всегда сама соглашалась стать государством как сословие, жестко выделенная и отграниченная часть социума. Буржуазия, победив государство, отказывается быть сословием, прячась за провозглашенную ею утопию всеобщего равенства, и, как следствие, отказывается быть государством, нести ответственность за власть. Она предпочла бы, чтобы социум самоорганизовывался, а она бы его контролировала, управляла процессами в свою пользу, оставаясь за сценой.

При технической демократии нестабильность государства становится организационным принципом, революция технологизируется и превращается в рутину. Такая техническая демократия есть, по существу, лишь узаконенная форма и рецепт систематического осуществления государственных переворотов мирными, социально бескровными средствами. Точнее, то, что раньше было государственным переворотом, теперь становится постоянным перераспределением «богатств власти» в рамках правящего класса с неясными, размытыми, непубличными границами.