Там, где кончается волшебство - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Джойс cтр.№ 52

И тут ее терпение лопнуло.

— Извините! — воскликнула Бидди. — Простите!

— Что теперь? — спросила МММ. В качестве лирического отступления она рассказывала в тот момент про потуги.

— Простите, но разве на втором этапе тужатся? Я никогда такого с роженицами не практиковала и не собираюсь. Это разве что для тех, кто принимает роды, глядя на часы.

МММ вспыхнула. Краснела она часто. Возможно, она вступила в ту жизненную фазу, когда румянец появляется у женщин чаще обычного, и это было видно. Я понимала, что рано или поздно Бидди ее достанет и она сорвется. Возможно, этот день настал.

— Видите ли, Бидди, акушеркам, как и всем медсестрам, положено носить часы. Они являются частью профессионального снаряжения. Тогда зачем, позвольте вас спросить, носить часы, если не пользоваться ими? А если роды затянулись — как вы поймете?

— Я не об этом, — парировала Бидди. — Просто я знаю такие больницы, где пациентов торопят, чтобы врачи и акушерки могли быстрее уйти домой и залечь на боковую. Такие, знаете ли, мясокомбинаты, а не больницы. Вот что я подразумеваю под часами. Когда торопят.

— Теперь мы можем продолжать?

Тут покраснела Бидди.

— Ни в коем случае, — отрезала она. — Я пытаюсь донести, что тужиться на втором этапе родов бесполезно. И даже вредно. В лучшем случае роженица расстроится из-за того, что у нее не получается, и напряжется, а это вас отбросит назад.

— Да, Бидди. Мы знаем, что у вас есть своя точка зрения по всем вопросам. — (У них уже случались стычки по поводу кесарева сечения и преимуществ грудного вскармливания перед бутылкой.) — Но нужно продолжать.

Однако Бидди на такое не подписывалась.

— Неужто все мы только сидим и ждем, что нас погладят по головке? Не верю. И что, мы всегда обязаны соглашаться с тем, что вы говорите? Я точно знаю, что здесь есть люди, которые думают ровно так же, как и я, просто они молчат. — Тут Бидди отвлеклась от МММ и обвела пылающим взором класс в поисках поддержки, которую не рассчитывала получить. — Так неужели меня никто не поддержит? Ты, Дон? Или ты, Мария? Осока, а ты?

Я опустила глаза.

— Вот, значит, как? — проговорила Бидди. — Решили молча отсидеться с опущенными головами, дождаться, когда вам выдадут диплом. Выходит, вы здесь не для того, зачем мы сюда пришли: не чтобы получить образование, потому что образование предполагает споры. Ведь линия, которую вы нам тут вскармливаете, государственная линия, она не оставляет места для возражений. А я не робот. И женщины, с которыми мы работаем, не роботы.

— Никто ничего подобного не говорит, — вступила МММ, пытаясь отвоевать контроль над ситуацией.

— Никто вообще ничего не говорит! — сокрушенно воскликнула Бидди. — Неужели во всем классе нет никого, кто со мной согласен?

Никто не отозвался. Хотя, мне кажется, уж в чем, в чем, а в этом все были с ней единодушны.

Бидди окинула аудиторию изумленным взором, взяла бумагу, карандаш и вышла. Через секунду ученица по имени Дон, жиденько улыбнувшись МММ, побежала вслед за Бидди. МММ пыталась прийти в себя от потрясения.

— Я не желаю, чтобы говорили, что на моих занятиях нет места для дискуссии, — произнесла она угрожающим тоном. — Не желаю. Давайте прервемся и подискутируем, коль вам уж так необходима дискуссия.

Проблема заключалась в том, что никому особо не хотелось дискутировать. В зловещей тишине открылась дверь, и в класс вошла Дон — без Бидди. Я так и знала, что Бидди не вернется. На наших глазах она покинула прекрасную, но беспокойную профессию, благодаря которой мы помогали женщинам рожать детей. Она, как Мамочка, ушла в подполье. Порвала билет и оставила свой пост у ворот жизни.

— Дон, мы тут обсуждали злосчастные потуги, — с ожесточением сказала МММ. — У вас есть что добавить?

Дон снова жиденько улыбнулась и ответила:

— Нет, в общем-то.

Вдруг у меня в мозгу возникли Мамочкины слова, и я произнесла:

— И я бы не стала просить роженицу тужиться на втором этапе.

Все взоры обратились на меня. Как будто я сняла платок и все увидели, что я обрилась. Хотя, конечно, ничего я не снимала. Но ощущение было именно такое.

— Прекрасно, — отозвалась МММ. — Прекрасно, Осока. Если таково ваше мнение — хотя это ваше мнение, а не мое, — то вы имеете на него полное право. Почему у вас, кстати, на голове платок?

Я уткнулась взглядом в парту. На предыдущем занятии кто-то нацарапал послание. Оно гласило: «Так это правда про нее или нет?» МММ не стала дожидаться ответа. Она вернулась к рассказу об эпидуральной анестезии, а класс записывал за нею куда усердней обычного.

Домой я шла в глубоких раздумьях. «Так это правда про нее или нет?» — о чем вообще речь?

Вы любите заварные пирожные? — поинтересовался мужчина, нежданно появившийся на следующее утро на моем пороге. Сняв шляпу, он бесцеремонно прошествовал в дом; я от удивления рот разинула. — Никто не любит заварных пирожных, как я, а утром в кондитерской они такие свежие, что я не устоял. А этот запах! Корица и что там еще. Ведь вы их тоже любите?

Я выдавила, что могу, конечно, съесть, если очень надо.

— А я надеялся — если вы, конечно, не сочтете это за дерзость, — что мы с вами попьем чайку, с пирожными. Как вы считаете, не слишком грубо с моей стороны просить об этом?

Я процедила, что не считаю это грубым, и спросила:

— Вы кто?

— Ничего, если я присяду? — не унимался он. — От даже непродолжительного стояния на ногах у меня начинаются страшные ревматические боли. Знаете ли, возраст. Так что я говорил?.. Да, был тут по соседству, решил вас проведать.

Помимо бумажного пакета с пирожными, у него имелся кожаный портфель. Пакет он положил на стол, портфель поставил на пол. Потом снял очки, прищурил один глаз, потер его. Тыльные стороны рук у него были ужасно волосатыми. На мизинце сидело серебряное кольцо.

Он широко улыбнулся. Снял плащ, повесил его на спинку соседнего стула и присел. Поднял портфель, щелчком открыл его, порылся в бумагах и опять закрыл. Он утром явно брился — в воздухе чувствовался легкий аромат лосьона, — но у таких смуглых мужчин на подбородке все равно остается легкая синева.

— О чем это вы: «решил проведать»?

— Пожалуйста, угощайтесь, — проговорил он, — я не прощу себе, если все съем один. — И захихикал, как девчонка.

Не знаю, как уж это вышло, но оказалось, что я ставлю чайник.

— Вы что-то продаете?

— Бог с вами! — воскликнул он. — Это не более чем визит вежливости.

И тут до меня дошло. Это же Монтегю Баттс, коллега Беннета, профессор из Кембриджа. И главное, так же мягко стелет. Как же я сразу не догадалась!