Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сладков cтр.№ 29

– Дегтярников! А ну открывай очи!!!

Сержант поднимает Большого за шиворот. Тот смотрится в его руках как цыпленок. Второй рукой опять хлещет по смуглым цыганским щекам. Башка Дегтярникова мотается из стороны в сторону. Как бубенчик. Ого, «открывай очи», да он сейчас их закроет окончательно от такой «помощи»! Останавливаюсь рядом. Рад непредвиденной передышке. А еще больше рад, что найден хозяин «АКМ» и экипировки. Хлесь, хлесь!!! Большой открывает глаза. Обводит нас мутным взором.

– Ты что автомат выкинул, скотина?

Дегтярников не отвечает. Его грузят на плащ-палатку. Я кидаю ему на грудь «АКМ», ремень и пилотку. Суховеенко и Дворянинов, два атланта, берутся за полы и несут. Даже с этим грузом они удаляются далеко вперед. Батальон, вытянувшись в цепочку, движется по краю большого оврага. Вдруг Сухой и Дворник останавливаются. Разворачиваются лицом друг к другу и раскачивают палатку. Я слышу:

– Раз! Два! Триии!!!

Большой летит под откос, как ватная кукла. Его палачи перекуривают. Сухой возмущается:

– Ты представляешь, какая скотина!

– ???

– Мы его волочем! Смотрю – очнулся! Зашевелился! Я ему говорю: «Большой, сахар будешь? Глюкоза!» Он говорит «давай». Потом чую запах… А он, скотина, лежит на палатке и курит! Нашел шерпов!!!

– Над бы его поднять… Не сдох бы он там… Эй, Большой!!!

Шорох. Метрах в десяти Большой на карачках выползает наверх. Молча уходит.

– Во блин! Еще обиделся!

Всё ближе к апокалипсису…

Они уходят дальше, а я ложусь на спину. Ноги в сапогах облокачиваю на ствол огромной сосны. Вот если б меня понесли… Я бы даже сахар брать не стал… Курсанты россыпью обходят меня и мое дерево. Десятки, сотни курсантов. Ничего, догоню…

– Штундера, псамое, не видал?

Надо мной нависает багровое лицо взводного.

– Неа…

– Вставай, давай…

Мандрико уходит. За его спиной болтаются два «АКМа». Я остаюсь лежать с закрытыми глазами.

– Эй, Слон! Подъем! Не спи, замерзнешь!

Охотников Коля. Хорошо быть таким. Фигура – скелет, перетянутый жилами. Правда, с лицом не повезло. Вылитый Петр Мамонов. Группа такая в Москве есть, называется «Звуки Му»… Так вот их лидер…

– Давай-давай! Пойдем! Держись потихоньку за нами.

Еле передвигаем ноги. Наша микрогруппа: я, Охотник, Левкин и Джикирба.

– Ребят, попить нет ни у кого? Я свое еще вначале выпил…

– Откуда…

Ещё ближе…

И вдруг. Оазис посреди Сахары, подарок судьбы. Перед нами поляна. На ней «Москвич» ядовито-желтого цвета. Капот поднят. Рядом одеяльце расстелено. Папа с мамой сидят. Детки малые. Мальчик и девочка. На одеяльце провизия и… Квас, лимонад, даже молоко в бидончике. И мы, четыре морды с «калашниковыми», молча, как хулиганы, окружаем весь этот достархан. Берем, не спрашивая. Выливаем в себя все жидкое. Захлебываясь, икая… Гражданские на нас смотрят широко раскрытыми глазами. Столбняк. Даже дети не плачут. Курсант Джикирба подходит к машине. Заглядывает под капот. Выламывает белый пластмассовый бачок с жидкостью для обмывания стекол. По очереди выливаем его содержимое на свои головы. Левкин бросает бачок на траву. Без единого слова уходим… Политработнички. С большой дороги.

* * *

Привал. А что, командиров нет, когда хотим, тогда и объявляем. Десятый раз перематываю портянки. Вид у них, мягко говоря, несвежий. Кряхтя, с усилием натягиваю на распухшую ногу мокрый от пота сапог.

– Охотник, кхе, кхе… Мы хоть правильно идем?

– А я знаю? Мы с утра, как выясняется, шли не туда!

Отдыхаем в тени под кустом. Мимо следуют курсанты. Группами и поодиночке. Офицеры идут. Вид у них независимый, будто все ни при чем! Заманили нас в лес и бросили… Считай, на произвол судьбы. Ни один не скажет: «А ну, парни!!! Чего нос повесили? Давайте-ка соберемся! Чего скисли? А ну хвост трубой! Держись за мной! У кого есть силы – помогаем товарищам! Идем спокойно, сообща!» Куда там… Сами бредут еле-еле.

Жидкость, которой с нами любезно поделились гражданские два часа назад на поляне, из нас давно испарилась. Мы опять алчем влаги! И снова подарок судьбы. Снова оазис. Вернее, какая-то чудом не высохшая лужа в лесу.

– Блин, из чего пить-то? Не сурпать же, как чай из блюдца…

– Стой, парни! Есть у меня…

Охотник вытягивает из кармана большой прозрачный целлофановый пакет. Ого, дефицит. Он протягивает им, как неводом, по дну лужи. Так, Джекирба, Левкин… Когда глотает Охотник, солнце бьет лучиком прямо в пакет. Я вижу, как в мутной воде мелькают белые червячки. Их много. Принимаю пакет у Охотника. Допиваю все до конца. Хрен с ним…

Лес густеет. Все чаще попадаются лиственные деревья. Впереди шум голосов. Выходим. Мама моя, ручей! На огромной поляне – пара сотен курсантов. Вповалку на сочной траве. Кто спит, кто загорает. Я на цыпочках подхожу к ручью. Мне кажется, что он исчезнет, если спугнуть. Счастье… Медленно встаю на колени. Автомат съезжает со спины и больно бьет меня дульным тормозом-компенсатором по макушке. Пилотка падает в воду, уплывает. Не обращаю внимания. Полностью погружаю лицо в прохладную воду. Пью, пью, пью! Нехотя вынимаю голову. Фыркаю, дышу глубоко. Блин, как боевой конь на перегоне. Поворачиваю голову – слева, вверх по ручью человек десять курсантов, одновременно, выпятив центр тела, бьют в воду тугими желтыми струями. Усиливают поток ручья. Их моча ярко блестит на солнце, переливается. Мне плевать… Я снова опускаю голову в ручей. Вода пополам с курсантской уриной нежно омывает мой раскаленный череп. Это счастье…

* * *

– А это что за волосатая обезьяна?! А ну засунь себе шланг в жопу!!!

У курсанта Папшева хорошее настроение. Он, собственно, ни на кого не ругается. Так, выплескивает положительные эмоции. Ему посчастливилось не участвовать в «марше смерти». Человек, поливающий себя водой из шланга в нашем казарменном умывальнике, медленно поворачивается. Если б это оказался граф Дракула, эффект был бы гораздо мягче. Гораздо… «Волосатая обезьяна»… У Штундера нет кличек, прозвищ, погонял. Его фамилия ужаснее самых страшных имен. Курсант Папшев не ждет. Он испаряется…

А я на марше не сдюжил. Меня сняли с дистанции и отправили в КВАПУ на медицинской «таблетке». На «уазике». Меня и Фэна. А причина в том, что я снял сапоги и решил чуть пройтись босиком. По корням и шишкам. Ноги немного распухли. Немного… Увеличились всего раза в два. Сапоги на них уже не налезали. А Фэн… У него более романтическое расстройство. Фрикционы. Ну, в смысле, промежность… Яйца, короче, натер.