Ну а что касается остальных жильцов общаги, то их гневными отзывами и без того наполнены все протоколы допросов, так что еще раз выслушивать, каким Коля был беспокойным соседом, мне нет ни малейшего смысла.
Рассуждая таким образом, я поднялась на третий этаж, где вчера беседовала с Дарьей, и тихонько постучала в соседнюю дверь. В общем-то, я не знала, в какой именно из соседних комнат проживает дедок, но, внимательно посмотрев на обе двери, выбрала левую. Она была как-то поопрятнее.
И, как выяснилось, я не ошиблась.
Послышалось медленное шарканье, и, даже не спросив, кто стучит, мне открыл дверь ветхий и седенький, весь какой-то замшелый старичок.
– Вам кого? – скрипучим голоском вполне доброжелательно осведомился он.
– Э-э… Здравствуйте!
– Здравствуйте, – улыбнулся старичок.
– Я бы хотела… узнать. Тут… комната сдается… мне говорили…
– Комната? Где это? Вроде бы никто не съезжал…
Сразу поняв, что старичок в курсе всех местных дел и что рискую проколоться, я назвала единственный доподлинно известный мне вариант.
– А вот… вон та, – проговорила я, указывая на дверь с другой стороны комнаты Дарьи.
«Если сейчас окажется, что хозяева ее умерли или уехали в Америку, можно разворачиваться и уходить», – невесело думала я, беспокойно следя за выражением лица старичка. Что-то готовило оно мне?
– Эту? Они все-таки надумали сдавать?
«Ура! Значит, еще не все потеряно».
– Да. А что? – радостно оживилась я. – Ну, то есть там… не убрано, конечно, но… по-моему, вполне нормальная комната. Я видела и похуже. И потом, по цене…
– Не знаю… конечно, если вас устраивает, то… да. Но здесь уже очень давно никто не жил, там даже дивана нет. Я как-то заглядывал, когда приезжали они, хозяева-то эти… Приезжали вот тоже посмотреть, – можно ли сдать ее.
– А давно? – сразу насторожилась я.
– Да месяца с три.
– А-а-а…
Нет, похоже, насторожилась я напрасно.
– Ну вот. Посмотрели, да и сами не стали… предлагать-то. Кто согласится жить здесь? В таком бардаке.
– Ну это… прибраться можно.
– Не знаю. Да и мебели тут нет совсем, где вы спать-то будете? Такая приличная девушка, – говорил старичок, оглядывая меня с ног до головы.
– Ну это… я о другом хотела спросить. Как вообще… обстановка здесь? А то я в институте учусь, мне заниматься нужно. Чтобы была тишина.
– Тишина-то? Хе-хе… – лукаво прищурил глазки старичок. – Бывает и тишина. А бывает и куда как громко. Вот недавно только… случай был.
– Правда? Какой случай?
– Случай-то? А вот, насчет тишины как раз. Жил у нас тут жилец один… как раз вот рядом с той комнатой… да вы пройдите, чего мы на пороге-то стоим.
Зайдя в нищую комнатушку, я присела на край потертого дивана и стала слушать рассказ гостеприимного хозяина, который, кажется, до смерти был рад, что нашлось с кем провести время.
– Так вот… Одной стеной он со мной граничил, а другой, значит, мог бы с вами. И такая была у них там по временам… тишина, что хоть уши затыкай.
– Правда? Хм… тогда, наверное, эта комната мне не подойдет. Мне заниматься нужно.
– Да ты постой, послушай. Жил он, значит, жил, приятелей водил, в карты играл… веселился. И тут начала к нему ходить… одна. Во-о-он там, аж в самом конце коридора комната у нее, – говорил дедок, тыча пальцем в стену. – Ну вот. А у нее и без того… свой, значит, хахаль был. Только тому-то лет уж под сорок, да и пьяница тоже, драчун. А Колька, он помоложе, ласковый. Его Николаем звали, этого, который жил-то тут.
– А что, он больше не живет?
– В том-то и дело. Больше совсем не живет. Помер. Был, да весь вышел.
– Да вы что?! – в притворном испуге расширила я глаза.
– А вот то! – довольный произведенным эффектом, улыбнулся старичок. – Играл, играл, да и доигрался. Этот, Витька-то, давно уж ему грозил, – я тебя, дескать, такого-растакого… размажу. Ну, а Колька, он как уперся – не было ничего, так и стоял на своем. Они, вишь, только когда Витька на смену уходил, встречались-то. Он охранником там, где-то… в магазине, что ли, или на складе. Ну вот. А пару дней назад слышу, – разговор какой-то беспокойный. Потом – стучат. Открываю – полиция. Соседа, говорят, вашего убили.
– Убили?! – снова очень испугалась я.
– Ну да. А ты как думала? Это тебе не шутки. Тут к нему ночью кто-то приходил, я слышал. Сначала в карты играли, потом ругаться начали. Но – не Витька. И главное – не дружбаны его. Тех уж всех я по голосам знаю.
– Часто бывали?
– Да, почитай, каждый день. Замучили совсем. Сначала в карты режутся или просто так пьют, без развлечений. Потом напьются, ругаться начинают. Иногда и до драки доходило. Вот и в этот раз тоже. Сначала ругались, а потом слышу, – возня такая, ну, думаю, опять мутузят друг друга. Ни с кем он не может спокойно, Колька-то.
– А этот, который в тот раз был, вы говорите, новенький?
– Ну да. А он с первого раза – давай скорей драку затевать.
– А почему вы думаете, что это… что этот Николай драку начал? Может, как раз новенький?
– Не-ет. Я слышал. Здесь же слышно все. Тем более – ночь. Этот, новенький-то, он больше язвительностью брал. Колька-то, он чуть что – сразу в крик. И матом, и всяко… А тот слушает, слушает, да и подпустит что-нибудь… подлое. Колька-то пуще прежнего на дыбы встает, а тому будто только того и надо.
– Думаете, специально… провоцировал?
– Не знаю… слов-то я не слышал. Только вот манера эта…
– Интонация?
– Ну да. Ты умная, в институте учишься. Да, наверное, интонация. Подлая такая, язвительная. Ну, а потом слышу, драться начали. Наверняка Колька первый полез. Долго возились. Видать, никто не побеждал. Ну, а потом слышу – несколько ударов, сильных таких, громких. И – стихло все. Время прошло – вышел кто-то, дверью хлопнул. Ну, думаю, теперь можно и на боковую. Концерт окончен. А утром полиция приехала, говорят – несколько ножевых ранений. Это, значит, удары-то эти, которые я слышал.
– Ужас! – воскликнула я, приведя старичка в полный восторг.
– Вот ты и смекай, – назидательно проговорил он. – А Витька-то в тот день как раз на дежурстве был. Чуешь?
– Нет… – стараясь выразить на лице максимум простодушия, ответила я.
В целом дедок довольно точно повторил свои показания, зафиксированные в деле, но проблема в том, что никакого Витьки в них не было. Не фигурировало там такое имя. И о любовном треугольнике не было ни слова. А между тем, если говорить о мотивах…
Нет, все это требовалось прояснить немедленно.