Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - читать онлайн книгу. Автор: Манучер Парвин cтр.№ 76

Прелюдия начинается с игры одной флейты, на ней играет фавн. За ней следуют другие инструменты оркестра, нарастает напряжённость музыки. Я пытаюсь погрузиться в музыку, как если бы это был пруд дождевой воды в лесу. Музыка, как и сочная туманная поэзия, туманные чувства и туманные мысли, схватывает скрытую двойственность тайн. Я думаю: как было бы здорово, если бы мы с Джульеттой могли встретиться в этом воображаемом пейзаже. Если бы мы только не были такими реальными, такими наполненными внушёнными идеями, настолько окружёнными нашими обстоятельствами. Если бы мы только были свободными. Я уверен, что внутри всей туманности мои утончённые пальцы смогли бы нащупать крошечную почку любви среди её шелковистой кожи, которую никогда не увидят мои глаза!

Я задумываюсь, почему разные аккорды звучат напряжённо или решительно, или весело, или меланхолично. Некоторые учёные заявляют, что эмоциональный символизм мажорных и минорных аккордов имеет биологическую основу. Животные используют различную высоту звуков, чтобы выразить поражение, страх или радость, или предупредить других о грозящей опасности, или о предстоящем катаклизме. Например, если член стаи находит увешанное плодами фиговое дерево, то издаёт радостные звуки, чтобы сообщить другим о своей находке.

Музыкальная связь усиливает возможности выживания стаи. Люди унаследовали и усилили эти биологические способности и развили их в создание музыки. Например, минорные аккорды по большей части вызывают определённые настроения.

Умалишённые пациенты, которые не способны ничего делать, плачут или дрожат в ответ на лечебную музыку. Музыка – это их последняя связь с реальностью. Я думаю о своей собственной судьбе? Музыка будет моим последним бессознательным прикосновением к реальности? Творческие натуры наделяют слова, музыку и картины чувствами, которые простые люди тоже ощущают, но не могут выразить художественным образом.

Без преувеличения, сегодняшний день станет одним из самых важных дней в моей жизни. Джульетта приезжает ко мне в десять. Я забираюсь в её «Фольксваген». Это новая модель, в ней не отличишь зад от переда. Джульетта накрывает мою руку своей и улыбается понимающей и сочувствующей улыбкой. Я счастливо улыбаюсь в ответ, надеясь, что моя улыбка производит такое же впечатление, но боюсь, что она только показывает моё чувство вины и опасения. Я не рассказывал Джульетте про свои ночные кошмары. У неё и без этого достаточно проблем. Я поражён её силе духа, стойкости и спокойствию. И она даже не медитирует. Это серьёзная женщина, а при необходимости она такая же реальная и прозаичная, как физика! Мне это в ней нравится. А она раскрывает мне все свои беспокойства? Я определённо не делюсь с ней некоторыми своими. Я пытаюсь её от них оградить, и я знаю, что она знает, что я пытаюсь её оградить.

Насколько мы близки? Я могу судить только по тому, что она мне открывает своими словами и действиями. Как ещё мне об этом узнать? Неуловимые сигналы? Я не могу проскользнуть к ней в гиппокамп и обследовать группы нейронов, которые содержат различные типы воспоминаний или невыраженные мысли и чувства. Слава Богу, я не могу превратиться в наноинспектора! Слава Богу, я не всеведущий и не всезнающий, как некоторые другие писатели.

Она бросает на меня взгляд, словно пытается поймать конец моей мысли-нити, чтобы потом двигаться по ней назад – к началу.

– О чём ты задумался, Пируз? Мысль на сколько тянет?

– Пенса будет слишком много за мои мысли.

Интересно, как я мог такое сказать?

Мы отъезжаем. Шоссе пустое, если не считать несколько грузовиков и легковых автомобилей с пожилыми парами, которые направляются в церковь. Всего через десять минут мы уже в приёмной интерната для престарелых людей с особыми потребностями, где проживает мать Джульетты. Мы ждём медсестру, которая проводит нас наверх.

Джульетта спокойна. Я ёрзаю. Я пролистываю журналы, о которых никогда не слышал. Я то и дело бегаю к питьевому фонтанчику, словно из него течёт водка. Затем, когда я уже думаю, что больше не могу ждать и контролировать себя, моё внимание привлекает картина на стене рядом с постом медсестры. Я иду к ней. Она напоминает мне знаменитую картину Моне с кувшинками [50] . Пурпурные кувшинки изображены на спокойной воде в окружении сосен. Несколько рыбин различных расцветок и форм проплывают внизу и вокруг кувшинок и, как кажется, не создают волн. В небе летают разноцветные птицы. Одна сидит на дереве. Белые облака окрашены солнцем, которое пытается сквозь них прорваться. Луна, нетерпеливая, как актёр, хорошо выучивший свою роль и желающий поскорее выйти на сцену, выглядывает из-за пелены облаков, чтобы определиться, когда ей выходить. Время застыло. Ветра нет. Всё движение остановлено. На картине нет ни следа беспокойства. Мне хотелось бы взять Джульетту за руку, зайти в эту картину и никогда не возвращаться в этот мир. Рыбы не слышали про инцест и не страдают от чувства вины.

– Вы можете подняться наверх, доктор Пируз, – будит меня медсестра.

Я благодарю медсестру, и мы с Джульеттой направляемся к лифту.

– Какой этаж, Джульетта?

– Третий. – И я нажимаю на кнопку с надписью «три».

Я не могу сказать, сколько занимает подъём на третий этаж, десять секунд или десять часов. Моё сознание зафиксировано на прошлом, как стрелки наручных часов, в которых села батарейка. Почему я не могу сконцентрироваться на настоящем? Забыть туманное прошлое и не думать о туманном будущем? Почему эта возможность инцеста стала такой фатальной для меня? Почему я не могу стереть эти мысли, мои собственные мысли, если обладаю свободой воли? Что глухие, слепые и бессознательные атомы, которые составляют мой мозг, знают о свободе воли? Откуда эти атомы знают о моих мыслях и чувствах о них? Я заставляю их быть теми, кто они есть, точно так же, как они делают меня тем, кто я есть? Это означает, что атомы понимают то, что понимаем мы? Но кто или что я сам в этих рассуждениях? Я не хочу спрашивать себя, как так получилось. Я не хочу спрашивать себя, почему, – больше не хочу.

Мы выходим из лифта в длинный коридор. Стены покрашены в бежевый цвет. Потолок бежевый. Ковровая дорожка бежевая. На всех дверях различные номера, но они все кажутся одной и той же дверью. Они все бежевого цвета, который отказывается умирать.

Джульетта открывает одну из дверей.

– Мама?

Внутри я вижу женщину в кресле с откидной спинкой, сидящую у единственного окна. В отличие от картины внизу, пейзаж за окном блёклый и очень реальный. Видны автостоянка, кусок забора, огораживающего мусорные баки, ряд жалких сосенок, которые наполовину скрывают заднюю часть торгового центра. Кажется, что лето проходит мимо всего этого.

Женщина нас не видит и не слышит. Кажется, что она погружена в свои собственные мечты или, может, пытается их найти. Джульетта предупреждала меня, что в некоторые дни её мать в большей степени осознаёт реальность, чем в другие. Интересно, какой сегодня день?