Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Макарцев cтр.№ 101

Просто в силу ст. 2 Книги Первой «О разных родах состояний и различии прав, им присвоенных» «Свода законов о состояниях»: «…по различию прав состояния, различаются четыре главные рода людей: 1) дворянство; 2) духовенство; 3) городские обыватели; 3) сельские обыватели». Это не говоря о различии прав состояния для «природных обывателей», инородцев и иностранцев, «в Империи пребывающих» (ст. 1.).

Однако только этим «различие прав» не ограничивалось. Оно было в деталях, скрупулезно до мелочей, «размазано» по всем нормативным и подзаконным актам необъятного 16-томного «Свода законов» и касалось практически всех отраслей жизни – от культуры и образования до хозяйственной деятельности и суда. Сословность в обществе была разлита буквально как масло по сковородке, без нее социальная стряпня могла подгореть, но никто из «образованного общества» этого не замечал, по крайней мере, до 1905 года. А по-настоящему жаренным запахло только в 1917 году – сословное масло с чрезмерным содержанием привилегированности в условиях мировой войны совершенно прогорело и стало тормозить процесс мобилизации, потому что царский «Свод законов» никто не отменял и после Февральской революции. Так что с секретом Полишинеля было знакомо все «образованное общество», просто старались не говорить о нем вслух – как бы до народа не дошло, он и так «исповедует бессознательный социализм»; уж лучше про демократию, все равно никто не знает, что это такое.

Путаные мысли про демократию и ее вечные ценности никого не спасли и никому не помогли, скорее наоборот, потому что после Февраля привилегированное право потеряло свою стоимость из-за Приказа № 1. В соответствии с ним только низшее сословие имело право владеть и распоряжаться оружием – естественно, что демократия «образованного общества» в таких условиях ему была не нужна. Два миллиона дезертиров, да и вообще все фронтовики, миллионы демобилизованных, всяких самострелов и покалеченных, возвращались в деревню часто с оружием в руках. Ясно, что они могли легко решить вопрос о собственности в свою пользу, потому что за время жертвенной службы по обслуживанию царских долгов их хозяйства окончательно пришли в упадок, и жить им было нечем.

Если в Русско-японскую войну, по словам В. О. Ключевского, «понадобилось сломать сотни тысяч крестьянских хозяйств», то что говорить о мировой войне – сломаны были миллионы!

Н. Н. Суханов по горячим следам отмечал эту особенность того момента: «Мужички же, окончательно потерявшие терпение, начали вплотную решать аграрный вопрос – своими силами и своими методами. Им нельзя было не давать земли; их нельзя было больше мучить неизвестностью. К ним нельзя было обращаться с речами об «упорядочении земельных отношений без нарушения существующих форм землевладения»… И мужик начал действовать сам. Делят и запахивают земли, режут и угоняют скот, громят и жгут усадьбы, ломают и захватывают орудия, расхищают и уничтожают запасы, рубят леса и сады, чинят убийства и насилия. Это уже не «эксцессы», как было в мае и в июне. Это – массовое явление, это – волны, которые вздымаются и растекаются по всей стране». [588]

Естественно, что при таких обстоятельствах Временное правительство не только не контролировало ситуацию с земельной собственностью, но неуклонно теряло всякое влияние на деревню, а вместе с ним и право на власть. Так, Т. В. Осипова отмечала: «Землевладельцы многих уездов жаловались Временному правительству, что крестьянские комитеты считают себя высшей исполнительной властью, выдвинутой революцией. По их постановлениям отбираются земли, луга, леса, устанавливается разорительная (! – В. М.) для помещиков арендная плата. Действия комитетов были направлены не только против помещиков, но и против кулаков, хуторян и отрубников». [589] То есть против всех видов собственности, а не только против привилегированной, потому что и кулаки, и хуторяне с отрубниками приобретали в основном бывшую помещичью землю, становясь в глазах своих односельчан-общинников такими же помещиками, «столыпинскими помещиками», как их называли в то время.

При этом крестьянские волостные исполнительные комитеты, а именно о них идет речь, были… беспартийными. Уже летом они начали реализовывать собственную программу, совсем не политическую и совсем не партийную. Нетрудно догадаться, что это была мобилизационная программа низшего сословия. Говоря по-научному, программа повышения степени социальной мобилизации, потому что жизнь в общине испокон веков была формой мобилизации. Но в условиях диктатуры без власти, которую представляло собой Временное правительство, в условиях всеобщей разрухи «чумазые» были вынуждены сами, без участия властей и политических партий, реализовать свое социальное право на повышение социальной мобилизации – чтобы выжить.

А чтобы выжить, низшему сословию нужно было вернуться фактически в состояние «протоплазмы социального мира», в состояние древней орды, от которой крестьяне в культурном отношении ушли не слишком далеко, несмотря на разницу во времени. Если помните, в орде не было частной собственности, там было распространено относительное имущественное равенство и равенство перед законом: «Существует равенство. Каждый человек работает столько же, сколько другой; нет различия. Никакого внимания не уделяется богатству или значимости» (Джувейни). Вернуться в орду им было ближе и проще, чем подняться до высот социализма. Оставалось только найти такую политическую силу, такое верховное право, которое могло бы соединить их социальное право с государственной властью, им нужно было найти кого-нибудь на место… Чингис-хана.

«Брать все, не дожидаясь Учредительного собрания» стало всеобщим крестьянским лозунгом уже в июне 1917 года, крестьяне-общинники требовали, чтобы оно потом оформило их самозахваты в виде закона. [590] А при каком составе Учредительное собрание могло бы выполнить эту совсем не политическую задачу (к октябрю она стала чисто технической) по экспроприации частной собственности?

Ответ: ни при каком.

Ведь Учредительное собрание уже было мертво, не успев родиться. А эсеровское большинство, претендовавшие на формирование нового правительства после его закрытия, вопреки собственной политической программе все лето и почти всю осень от имени и по поручению Временного правительства с оружием в руках защищало эту самую собственность, парадоксальным образом ее же ограничивая. Как справедливо говорил В. И. Ленин, «правительство, называющее себя революционным и демократическим, продолжает месяцами водить крестьян за нос и надувать их обещаниями и оттяжками». [591]

Но так нельзя, нужна какая-то определенность – либо ты защищаешь частную собственность (с оружием в руках, между прочим), либо запрещаешь (и тоже неизбежно с оружием в руках): образно говоря, либо ты делаешь аборт, либо нет, извините за вульгарность. В противном случае плода не будет, он не родится.