«Я всю жизнь была слепой дурой, – осознала вдруг Света. – Я не разглядела большой любви у себя под носом. Не ценила Маню и не понимала – что для меня Юра… А сейчас я вижу совершенно ясно, что он любил меня с первого дня. В ту ночь он говорил правду… Он взялся развлекать молодую мать-одиночку и этим вернул меня к жизни; он звал меня за границу, желая увезти подальше от ужасов перестроечной России; помог открыть свое дело; увез в Париж и заваливал подарками. Он по ночам прижимал меня к груди, когда я с воплями просыпалась, испуганная кошмарами. Чего ради он делал бы это, если б не любил меня?»
Ей вдруг до дрожи захотелось оказаться рядом с ним, увидеть белозубую улыбку и ироничные, все понимающие синие глаза.
«А ведь и я люблю его, – подумала вдруг она, но не удивилась этой мысли, хотя за долгие годы приучила себя думать, что любит лишь Мишу. – Да, я люблю его – бабника, спекулянта и человека без совести, во всяком случае, в том смысле, в каком понимает слово „совесть" Миша. Миша предал меня, он меня обманул своей мнимой большой любовью. А вот Юра никогда меня не предавал. Когда я явилась к нему в клуб, и он притворился, будто мне придется расплатиться собой за деньги – Юра всего лишь испытывал меня. А в тот страшный вечер, когда потащил меня на день рождения в дом Мани, а мог вместо этого просто свернуть мне шею? Он все время меня любил и продолжал любить, даже когда я отказалась спать с ним! Я была такой дрянью, а он был слишком горд, чтобы показывать, как страдает. А когда умерла Лора?.. Боже мой, как я могла?..»
Всего час назад Светлана думала, что потеряла все: любимую дочь и маму, единственную подругу и Мишину любовь. Но оказывается, надо было потерять все, чтобы понять, что она любит Юру – любит, потому что он сильный, гордый и страстный, как она.
«Я скажу ему, что была дурой, и он поймет, – поторопилась уверить себя Света. – Он всегда все про меня понимал. Скажу, как сильно люблю его, и попрошу прощения. Все еще можно исправить».
Чувство давящей безысходности отступило, жизнь уже не казалась бесцельной. У нее есть дом, и в этом доме Юра – самый любящий, самый потрясающий мужчина на свете. И он ждет ее.
Глава 26
Дом был ярко освещен, но в нем царила какая-то странная, настороженная тишина. Света вдруг испугалась: а если Юра уехал к этой Рыжей Суке?
Она побежала, раскрывая подряд все двери, пока не нашла мужа в кабинете. Сидя за столом, он перебирал бумаги. Светлана хотела броситься к нему, но замерла на месте.
Он будто остановил ее взглядом в упор, и в его глазах она не увидела ни лучика надежды. Он даже не выразил удивления по поводу ее дикого вида – растрепавшейся прически и мокрых до колен брюк в ошметках травы. Кивком пригласив ее сесть, Юрий откинулся в кресле. Она с горечью отметила, как он постарел и изменился. Рубашка на располневшем теле натянулась так, что вот-вот лопнут пуговицы. Бесконечное пьянство последних месяцев оставило отпечаток и на лице – оно отекло и огрубело, под поблекшими глазами налились темные мешки. Он смотрел на нее долго и спокойно, пока она, прижав руки к груди, старалась унять дыхание.
– Маша умерла? – наконец спросил он.
Света кивнула. Нехорошо, что он начал разговор с Мани, слишком уж это тяжело. Еще будет время поговорить о ней. А сейчас Свете хотелось крикнуть: «Я люблю тебя!» Но что-то в лице мужа удерживало ее, и стыдно стало говорить о таком, когда Маня еще не остыла.
– Царство небесное… – тихо промолвил он. – Она была по-настоящему добрым и чистым человеком.
– Ох, Юра! Это было так ужасно! Лучше бы ты пошел со мной… – и вдруг она вспомнила тень, замершую в коридоре напротив уголка для посетителей, – …или ты был там?
– Да, я там был.
Он устремил взгляд поверх ее плеча, словно провожал уходящую навсегда Маню, прощался с частицей своей жизни, и Света вновь почувствовала всю невосполнимость потери, которую, оказывается, понесла не одна она.
– Итак, Маня умерла, – проговорил он через несколько секунд уже другим, холодным и равнодушным тоном. – Видишь, как славно все для тебя устраивается.
– О чем ты?.. Как ты можешь? – невыплаканные слезы по подруге подступили к глазам. – Да ты же ничего не знаешь и не можешь знать! Маня была необыкновенным человеком…
– Впервые слышу, что ты так о ней отзываешься.
– Я всегда так думала. Она была такой отзывчивой, всем помогала, обо всех всегда заботилась… Кстати, ее последние слова были о тебе.
Равнодушие исчезло из его глаз, через стол он схватил Светлану за руку.
– И что она сказала?
– Ах, ну не сейчас…
– Что она сказала?
Он сжал руку, и Света поморщилась. Не так она собиралась сказать о своей любви.
– Она сказала: «Будь добрее к Юре, он так любит тебя».
Он отпустил ее, встал из-за стола, подошел к окну и долго смотрел на пробегающие за деревьями огни автомобилей. Не оборачиваясь, спросил:
– Еще что-нибудь она сказала?
– Она просила позаботиться о Пашке и…
– И?..
– Она… просила еще позаботиться о Мише.
Минуту длилось молчание. Затем, тихо рассмеявшись, он повернулся к ней:
– Выходит, ты получила благословение от первой жены? Забавно. И очень удобно.
Несмотря на вырвавшийся смешок, он глядел без улыбки, безучастно, будто досматривал давно надоевший сериал.
– Что ты хочешь этим сказать? – промямлила она, вдруг поняв, что все будет не так просто.
– По-моему, я ясно выразился. С милостивого разрешения Мани ты имеешь возможность осуществить свою мечту – разведясь со мной, выйти замуж за Улицкого.
– Развод? Нет, нет! – Она кинулась к Юре и вцепилась в его локоть. – Я не хочу развода! Я… – Она умолкла и опустила голову, смешавшись.
Он двумя пальцами взял ее за подбородок и, приподняв лицо, пристально посмотрел в глаза. Она попыталась взглядом выразить свою любовь, потому что странная немота вдруг сковала язык. Но он и без слов должен понять, он ведь всегда умел читать по ее лицу. Прошло несколько мгновений, Юрий отпустил ее, вернулся к столу и вновь развалился в кресле, глядя задумчиво и безучастно. Этот безразличный взгляд пугал Свету, и она долго собиралась с силами, пока смогла заговорить.
– Юра, я сейчас бежала почти от самой больницы и поняла… Любимый мой, я…
– Тебе надо отдохнуть, ты устала, – медленно покачал он головой.
– Нет, я должна сказать!
– Света, я ничего не желаю слушать, – раздельно произнес он.
– Но ты ведь не знаешь, о чем я!
– Знаю. Все написано на твоем лице. Что-то раскрыло тебе глаза на твоего любимого Улицкого, ты, наконец, поняла, что этот фрукт не для тебя, и вдруг оценила мои неоспоримые достоинства. – Он слегка пожал плечами. – Ну что ж, бывает.