– Я должна тебе сказать, что сожалею обо всем, что было. Наверное, я лишила тебя счастья… Но тогда мне казалось, что это единственный выход, единственная возможность добыть денег, не потерять Тару. Тогда я, не думая о тебе, солгала Фрэнку… Конечно, я дурно поступила. Знала бы ты, как мучила меня совесть, когда он погиб… И, если ты думаешь, что бог не наказал меня за это, так утешься – он наказал меня, наказал одиночеством на долгие годы. Только когда родилась моя Кэт, я частично избавилась от него… У меня дочь, она от Ретта. Он не знал, что будет ребенок, и опять сбежал от меня, а потом развелся и женился на другой.
Казалось, сестра не слышит ее, во всяком случае, во взгляде, который был устремлен на Скарлетт, ничего не изменилось.
– Все эти годы я жила в Ирландии, совсем рядом с местом, где родился наш отец, там до сих пор полно О'Хара. У меня был большой дом и много земли. Но дом сожгли повстанцы несколько месяцев назад, вместе с деревней, которую я восстановила практически из руин. И как раз в тот день меня нашел Ретт. Он овдовел, и теперь мы опять вместе – он, я и наша дочь.
Обескураженная молчанием сестры, Скарлетт умолкла, а когда вновь заговорила, в глазах стояли слезы, все расплывалось, как в тумане. Голос ее звенел мольбой:
– Сейчас я счастлива, но у меня такое ощущение, Сью, что если ты не простишь меня, все вернется опять – и одиночество и боль… Сьюлин, прости меня за все! Если ты не простишь, я не смогу спокойно жить дальше…
Скарлетт ожидала кивка или просто утвердительно опущенных век, но вместо этого у больной вдруг некрасиво отвалилась нижняя челюсть, выпученные глаза закатились. Сьюлин стала хватать ртом воздух и захрипела, при этом грудь ее вздымалась неравномерно, редко.
Скарлетт глядела на нее с ужасом, не зная, что делать, как помочь… Она положила свою прохладную ладонь на покрытый испариной серый лоб сестры, но та не почувствовала. Хрипы становились все реже, и вдруг тело ее изогнулось дугой в последнем вздохе, и она затихла.
Скарлетт даже не сразу поняла, что сестра мертва. Она все гладила ее лоб, вглядывалась в лицо, пока не заметила, что зрачки широко открытых глаз совершенно неподвижны, жилка на шее не бьется, и дыхания нет.
– Уилл! Уилл! – кинулась она к двери.
На крик прибежал не только Уилл, но и девочки, которые бросились в ноги кровати и безудержно зарыдали.
Скарлетт не могла плакать. То, что сестра умерла именно тогда, когда она ждала от нее прощения, потрясло ее до глубины души. В этом было что-то зловещее, похожее на знак свыше.
– Ретт, мне не по себе, – призналась она мужу ночью. – У меня такое ощущение, что я убила Сьюлин. Зачем я начала говорить ей все это?
– Действительно – зачем?
– Не знаю. Мне хотелось… Ну, как отпущение грехов… Она ведь умирала, и мне хотелось, чтобы она успела меня простить. А она не простила, предпочла умереть как раз в этот момент. Лучше бы она умерла не при мне! Как это тяжело – ты представить себе не можешь…
– Тебе жаль сестру?
Вздернутая бровь Ретта показывала, что он не слишком верит в это.
– Конечно, жаль. В конце концов, мы одной крови, хотя… Мы с детства ссорились и никогда не были близки, ты ведь знаешь. А потом еще эта история с Фрэнком… Я хотела, чтобы она простила меня, чтобы ушла в иной мир с легким сердцем.
– Постой, я запутался. Так о ком ты заботилась? О том, чтобы сестра, избавившись от злобы, попала прямиком в рай, или о себе, чтобы прощенной продолжать жить дальше?
Почувствовав подвох, Скарлетт раздраженно воскликнула:
– Не притворяйся, Ретт, ты все прекрасно понял! Я заботилась и о ней, и о себе. Да, и о себе! И не стыжусь в этом признаться. Потому что осознала свою вину и, естественно, рассчитывала на снисхождение.
– Твой эгоизм неистребим, а я-то думал, что ты изменилась! – расхохотался Ретт.
Скарлетт одарила его испепеляющим взглядом, и он прекратил смеяться.
– Я и изменилась. Я признала, что поступила дурно. Мало того, впредь я так не поступлю. Что, этого недостаточно для того, чтобы меня простили?
– И впредь не поступишь? – хмыкнул Ретт. – Вряд ли у тебя появится возможность утянуть у кого-либо из-под носа жениха. Напомню, миссис Батлер, вы неделю как замужем за мной.
– Ретт, убери руки! Ты с ума сошел, в такой день! Нет, нет и нет!
* * *
Для совершения траурной церемонии пригласили пастора из католического собора Атланты. Тем же поездом приехали Эшли Уилкс с Гэрриэт и Кэррин, спешившая из Чарльстона ухаживать за больной сестрой, а попавшая на похороны.
Весь предыдущий день Скарлетт смотрела на плачущих племянниц и собственную дочь и не могла придумать, как их утешить, а потом слова пришли сами.
– Много лет назад старая миссис Фонтейн, бабушка нынешнего хозяина «Мимозы», сказала мне: «Когда женщина перестает бояться – это очень плохо». Если женщина не в силах плакать – это тоже плохо. Когда умерла моя мама, была война. Она умерла без меня. А я в это время пробиралась проселками в Тару из Атланты, на старой повозке, которую тянула издыхающая кляча. По пути я видела трупы, оставленные на полях сражений, но они не пугали меня, я не смотрела на них, у меня была цель – добраться до дома, под защиту своей матери. Но когда мы добрались – я, Уэйд, Мелани Уилкс с новорожденным Бо, и дурочка Присси, – оказалось, что мамы уже нет. Сью и Кэррин лежали без памяти с тифом, а мой отец потерял разум от горя… Если бы я могла плакать тогда… Но у меня не было сил, и я не имела права плакать. Кроме меня некому было позаботиться обо всех. Вы можете плакать, девочки, о вас есть кому позаботиться. У вас есть отец – замечательный человек, он из тех, кто жизнь положит, лишь бы вы были счастливы.
Она погладила вздрагивающие головки, одну за другой, а затем потянула свою дочь за руку – ей надо было выяснить, останется ли Элла в Таре теперь, когда нет в живых Сьюлин.
Скарлетт уединилась с дочерью в бывшем кабинете Эллин. Здесь ничего не изменилось – то же высокое бюро и та же потертая кожаная софа. Оглядевшись и вздохнув, Скарлетт устроилась на ней, Элла присела рядом.
В душе Скарлетт не испытывала желания брать дочь с собой, она сознавала это и чуточку стыдилась своего равнодушия.
«Это не так уж необычно, – пыталась она найти себе оправдание. – Мисс Элеонора признавалась, что любила Ретта несравненно больше, чем Росса или Розмари, и мама любила меня не так, как Кэррин и Сью. Да кошка и та отдает предпочтение одному котенку из помета, вылизывает и кормит его лучше, чем других. Наверное, это в порядке вещей. Но я обязана предложить Элле поехать с нами, иначе будет неправильно».
– Доченька, – пожалуй, впервые она обратилась к Элле так ласково, – мы с Реттом и Кэти скоро уедем отсюда и вряд ли вернемся. Скажи, ты не хотела бы поехать с нами? Я не могу сказать – куда. Мы собираемся путешествовать, и не знаем, когда и где решим осесть и жить постоянно. Подумай хорошенько, готова ли ты покинуть сестер, брата, этот дом, друзей? Наверняка уже есть юноша, в которого ты влюблена…