Три года без Сталина. Оккупация. Советские граждане между нацистами и большевиками. 1941-1944 - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Ермолов cтр.№ 56

Говоря о масштабных особенностях оккупационной политики, следует особо выделить попавшие под оккупацию территории исторического расселения казаков.

Именно казаки стали одним из народов, у которого, по выражению Н. Г. Назаренко, «ненависть… к коммунизму была беспредельной» [804] . По мнению того же автора, именно «от грома войны воспрянул дух казачества» [805] .

Следует признать, что уже в первые недели после вторжения вермахта на территорию СССР возглавляемое А. Розенбергом министерство по делам оккупированных восточных территорий планировало создать казачий полуавтономный район между Доном и Волгой. Однако вскоре отказалось от этой идеи, запланировав включить земли Войска Донского в состав рейхскомиссариата «Украина», а земли Кубанского и Терского войск – в состав рейхскомиссариата «Остланд». В этой связи небезынтересно, что сам Розенберг четверть века до этого сильно пострадал именно от рук казаков. Будучи военнослужащим Российской императорской армии, будущий вершитель судьбы России дезертировал во время боев в Галиции, но был задержан комендантом одной из тыловых станций. Тот передал его казакам комендантской команды, которые, по обыкновению, высекли дезертира нагайками.

Летом 1942 г. дивизии вермахта вышли к Волге и Северному Кавказу. 23 июля был взят Ростов-на-Дону, 12 августа – Краснодар. Советское правительство, по всей вероятности, серьезно опасалось, что немалая часть северокавказцев, в первую очередь – казаков, предпочтет внешнего врага внутреннему. Поэтому осенью 1942 г. «Правда» выступила с призывом «к казакам тихого Дона, быстрой Кубани и бурного Терека» «вступить в беспощадную борьбу с немецкими захватчиками» [806] . А о том, как население некоторых «казачьих» областей вело себя в преддверии прихода немцев, говорят следующие цифры. Так, на территории оккупированной Ростовской области самовольно осталось около 10 тысяч коммунистов, примерно 40 % из них во время оккупации уничтожили или сдали в гестапо свои партбилеты. После освобождения области из партии было исключено 5019 человек [807] . По другим «казачьим» областям данные выглядят похоже. Например, из Шовгеновского района Краснодарского края из 185 членов и кандидатов в ВКП(б) дожидаться прихода оккупантов осталось 97 человек, из них 49 человек впоследствии исключили из партии за службу немцам и осудили [808] .

Отношение же казачьего населения к советской власти в некоторой степени отражено и в казачьем фольклоре. Среди местных жителей были в ходу частушки типа:

Рожь, пшеницу – за границу,

А картошку – на вино,

Кулаков всех – в казематы,

А колхозникам – кино…

Уцелевшие после расказачивания и коллективизации донские, кубанские и терские казаки в основной своей массе приветствовали немецких солдат как «освободителей от большевистского ига». При вступлении частей вермахта в казачьи станицы население, как правило, встречало немецких солдат с хлебом и солью, не скупилось на продукты питания, кроме того, тут же находились добровольцы, предлагавшие услуги проводников. На фоне этого, оценив казаков как возможных союзников, командиры воинских частей и соединений стали держать при своих армейских штабах добровольных советников из казаков, выполнявших консультативные функции. П. Н. Донсков, оценивая услуги казаков немцам, писал, что «такой сноровкой и широтой военных познаний не обладал в своей массе ни один народ» [809] .

Германское командование, в свою очередь, надеясь на помощь казачества в обеспечении «нового порядка» на оккупированных территориях, рассматривало казаков как союзников и благожелательно относилось ко всем исходящим от них инициативам [810] .

Что касается управления казачьими территориями, ввиду того что Северный Кавказ относился к прифронтовой зоне, власть здесь принадлежала военным германским властям, а непосредственно исполнительная власть находилась в руках командиров корпусов и дивизий. В тылу на глубине 25–50 км начиналась зона, управлявшаяся военными комендантами. Такое военное управление сохранялось на Северном Кавказе в течение всего периода оккупации: власть принадлежала полевым и местным комендатурам. Военный комендант обладал неограниченными полномочиями, распространявшимися не только на военную, но и на другие сферы жизни населения, вплоть до культурной. Так, помимо вопросов снабжения германских войск, коменданты формировали силы самообороны, контролировали создание и деятельность органов местного самоуправления, печатных изданий.

Пытаясь установить единую систему самоуправления, немцы столкнулись на казачьих землях с некоторыми сложностями. Так, институт старост как низшего звена в иерархии местного самоуправления оказался для казаков, привыкших к атаманскому правлению, довольно нетипичным, более того, неприемлемым. Замена старост атаманами не встречала со стороны германских властей никаких препятствий. Один из мемуаристов по этому поводу писал: «Прошло две или три недели, стали собираться казаки, со всех сторон пошли разговоры, что староста не годится. Ознакомившись с настоящим положением жизни, среди казаков образовалась инициативная группа… Пошли в район к немецкому коменданту… Все подробно рассказали. Он выдал нам документ. По возвращении в станицу передали этот документ старосте, чтобы эта власть нам все сдала. После того как мы все приняли, мы должны были донести коменданту, затем приступили к выбору атамана» [811] . Другой автор отмечает, что шаги казаков по возрождению атаманского правления, разделу колхозно-совхозного имущества встречали со стороны немецких властей лишь одобрение и поддержку: «Зашумели хуторские и станичные круги. Всюду избрали атаманов. Делили колхозы и совхозы. Второе возрождение казачества началось. Оккупационные власти этому содействовали и абсолютно доверяли казакам» [812] .