Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Яров cтр.№ 50

Первым шагом реформы стало создание 14 января 1924 г. комиссии во главе с видным военным работником С.И. Гусевым. Она должна была проверить снабжение Красной армии и изучить причины «текучести личного состава». Выводы ее, объявленные уже через три недели на Пленуме ЦК РКП(б), коснулись более широкого круга вопросов. Крайне жесткой критике подверглись, правда, только высшие структуры — Штаб РККА и Реввоенсовет. Их обвиняли и в бюрократизме, и в канцелярщине, и в мелочности, и в бессистемности. Особую неприязнь вызывали «военспецы», бывшие долгое время опорой Троцкого. Попеременно создается еще несколько комиссий, усилиями которых удалось убрать сподвижника Троцкого Э.М. Склянского — второго человека в армии, фактически руководившего ею в период 1923–1924 гг. На освободившееся место заместителя председателя Реввоенсовета был назначен М.В. Фрунзе, через год окончательно заменивший Троцкого на всех его военных постах.

В военной реформе 1924–1928 гг. различимы несколько основных элементов. Прежде всего изменялись высшие органы РККА. Хозяйственные функции передавались Главному управлению Красной армии, а Штаб РККА был превращен в оперативный и учебно-методический центр. В октябре 1924 г. были изменены штаты стрелковых соединений, в дивизиях устранялось бригадное звено. Это новшество скоро затронуло и другие рода войск. Наиболее важными оказались изменения в правилах воинской службы. Кадровую армию, в целом малочисленную, дополнили территориальными частями. Полностью кадровыми оставили лишь войсковые соединения приграничных округов, кавалерийские и технические подразделения и военно-морские силы. Во всех прочих военных округах создавались территориальные дивизии. Здесь командиры, техники и снабженцы были отнесены к постоянному, а рядовые — к переменному составам. Рядовые красноармейцы призывались только на краткосрочные сборы. Лица, причисленные к рядовому и младшему командному составу кадровых частей, находились на действительной военной службе 2–4 года, а переменных частей — 5 лет. Те, кто был лишен избирательных прав (так называемые «лишенцы»), на службу не призывались и вместо этого либо платили налог, либо исполняли трудовую повинность. Все это было юридически обосновано Законом об обязательной военной службе 1925 г.

Второй этап военных реформ начался в 1934 г. упразднением Реввоенсовета. Руководивший им после смерти М.В. Фрунзе в 1925 г. К.Е. Ворошилов сохранил свои позиции. Он возглавил созданный вместо РВС Народный комиссариат обороны. В 1935 г. начался переход к кадровой армии, были введены воинские звания, на основе Штаба РККА сформирован Генеральный штаб Красной армии. В мае 1937 г., за несколько недель до расстрела М.Н. Тухачевского и других высших командиров РККА, в обстановке шпиономании и поисков «врагов народа» был восстановлен институт военных комиссаров.

Итоговым для военного строительства 1920–1930-х гг. оказался новый закон «О всеобщей воинской обязанности», принятый 1 сентября 1939 г. Он отменял любые «классовые» ограничения на призыв в армию, установив, что «все мужчины — граждане СССР, без различия расы, национальности, вероисповедания, образовательного ценза, социального происхождения и положения обязаны отбывать военную службу в составе Вооруженных сил СССР». Срок действительной воинской службы ограничивался 3–5 годами, в зависимости от рода войск.

Революция, по замыслу ее творцов, была призвана ликвидировать культурную отсталость государства. Но ее первые культурные итоги были малоутешительны. Миллионы людей, принадлежавших к наиболее высокообразованным слоям общества, покинули страну. Учителя бедствовали, школы разрушались, порвались культурные и научные связи России с зарубежным миром. «Новая» культура не вырастала органично из «старой» — она создавалась на ее обломках. Потому так много в ней было необычного и непривычного, столь отличного от прошлых традиций.

Культурная революция являлась одной из целей октябрьских революционеров, хотя само ее понятие было сформулировано позднее. В этой идее имелся глубокий этический смысл: предлагалось приобщить к культурным сокровищам миллионы людей, культурой обделенных и зачастую неграмотных. Но, оказавшись у власти, большевистские лидеры сразу же примешали к идее политический расчет. Не культура вообще должна быть привита людям, ее лишенным, но культура, пропитанная большевизмом, — такова была их программа. Иногда она высказывалась обнаженно и выпукло, как в сочинениях и письмах Ленина, иногда в обрамлении либеральных фраз, как у Луначарского, но ее суть этого не менялась. Уже преодоление азбучной неграмотности являлось одним из средств «политического воспитания» масс. В школах, университетах, рабочих факультетах — везде преподавание постепенно насыщалось политическим языком революции, не миновавшим своим влиянием даже технические дисциплины.

Результаты культурной революции противоречивы. Страна в кратчайшие сроки стала грамотной. Сделано это было едва ли не насильственным, «петровским» путем, посредством принуждения через множество контролируемых государством учреждений. С другой стороны, стирание граней между высшей и низовой культурами, овладение только «первичным», неглубоким языком культуры предрешало ее вульгаризацию, понижение среднего культурного уровня, разрушение высших, элитных форм культуры.

Одной из целей культурной революции являлось «формирование нового человека», обладающего набором образцовых политических и нравственных качеств. Этот утопический идеал уже изначально был невозможен хотя бы потому, что декларируемые им политические и нравственные достоинства плохо сочетались друг с другом. Нравственное в абсолютном виде (а иначе его и трудно назвать нравственным) независимо от политического. Любовь к ближнему забота о семье, почитание родителей, воздержание от дурных поступков — к этому неустанно призывали власти. И они же принуждали детей доносить на родителей, поощряли дележ, или, проще говоря, грабеж имущества раскулаченных, требовали от всех людей безусловного обличения инакомыслящих и одобрения их расстрелов. Все это считалось уже не грехом, а политической добродетелью. Нравственные нормы разрушались политическими требованиями, но и политическое поведение многих людей было далеко от образцового, с точки зрения властей. Оно часто поправлялось нравственными традициями, уничтожить полностью которые власти были бессильны.

Отчасти нравственный канон поддерживался литературой и искусством — как это ни парадоксально, даже в те времена, когда их пытались использовать как идеологическое подспорье гильотины. Культурный расцвет СССР в 1920–1930-е гг. прежде всего связывают с НЭПом. И для этого есть веские основания. Культурная жизнь НЭПа была позднее оценена как «неполитический плюрализм», но именно НЭП спровоцировал усиление идеологической нетерпимости в стране. НЭП сделал возможным выпуск множества разнообразных по жанру и художественному уровню произведений, не всегда идеологически приемлемых для властей. Но он же и вызвал консервативную реакцию большевистских идеологов, увидевших в литературном изобилии пролог к политическим потрясениям. Все это неминуемо сделало НЭП временем ожесточенной групповой литературной борьбы, в которой были выработаны формы будущего тотального контроля над культурой. Именно здесь были опробованы лексика, стиль и механизм литературного обличения, ставшие обязательной принадлежностью официальных постановлений второй половины 1930–1950-х гг.