– А где же Анна? – спросил Ноам.
– Она спит, – ответила Элиза, снова переходя на театральный тон. – Ты слишком поздно пришел, она тебя не дождалась.
– Какая жалость! – отозвался он. – Ну что ж, ничего не поделаешь, придется идти домой. Зайду как-нибудь в другой раз.
– Вот я! – закричала в этот момент Анна, выскакивая из укрытия и заливаясь звонким смехом.
– О господи! Ну ты меня и напугала. Ах ты шутница! Погоди, я тебя сейчас поймаю!
Девочка помчалась в мамину спальню, выписывая пухлыми ножками неуверенные кренделя.
– Ну, разбирайтесь сами, а я пойду, – громко проговорила Элиза, направляясь на кухню.
Прибежав в комнату, Анна бросилась на кровать и поползла к подушке, спасаясь от дяди. Но тот схватил ее поперек туловища и поднял в воздух.
– Поймал, поймал! – закричал он. – Будешь знать, как с родным дядей шутки шутить!
Он начал щекотать ее, отчего смех Анны приобрел истеричные нотки, затем прижал девочку к себе, пытаясь успокоить.
– Я люблю тебя, мое сердечко, – сказал он, целуя ребенка во влажный лоб.
– Я тоже тебя люблю, – ответила та, уткнувшись головкой в дядино плечо.
Ноам закрыл глаза и вдохнул теплый запах племянницы, отдавшись целиком нежности момента.
Вдруг девочка выпрямилась.
– Ноам?
– Да, моя радость? – ответил он, вглядываясь в лицо ребенка.
Его выражение удивило его. Анна выглядела непривычно серьезной и строгой. Глаза, в которых горел странный огонек, казалось, пронизывали его насквозь.
– Что с тобой, Анна? – с тревогой спросил он.
Она протянула ручку, положила ему на щеку и на одном дыхании бесцветным голосом произнесла:
– Ты умрешь от сердца, и в тот же день умрут еще пять человек.
Ноам не поверил своим ушам.
– Что-что? Что ты сказала? – пробормотал он.
– Ничего, – ответила девочка, возвращаясь в обычное состояние.
– Ты только что… Я… что – я?..
Анна пропустила его вопрос мимо ушей и слезла с кровати.
Ноам стоял не шелохнувшись, стараясь постичь значение того, что только что произошло.
– Анна, ну пожалуйста, повтори то, что ты только что сказала, – не унимался Ноам, схватив ее за ручку.
Девочка, смущенная неожиданно серьезным тоном дяди, насупилась.
– Ничего я не сказала! – возразила она, надув губки.
– Нет, ты сказала: «Ты умрешь от сердца», так ведь?
– Нет, не сказала, – захныкала она, извиваясь, чтобы освободиться от слишком крепкой дядиной хватки.
В полной растерянности Ноам выпустил ручку Анны и дал ей уйти.
* * *
Неужели она действительно произнесла этот немыслимый приговор? Невероятно было услышать такие слова из уст трехлетней девочки. Более того, она прекрасно выговорила фразу, не проглотив ни одного слога – серьезным голосом, медленно и размеренно, и все это никак не вязалось между собой.
Ноам еще раз мысленно прокрутил последние секунды. Нет, он наверняка что-то недопонял. Или, возможно, он задремал и все это ему приснилось?
Нет, не может быть! Он не спал, и эта сверхъестественная сцена была реальностью.
«Ты умрешь от сердца, и в тот же день умрут еще пять человек».
«В тот же день» – это выражение не из лексикона Анны. Для нее время еще не имело значения. Сейчас, сегодня, завтра, вчера – она постоянно путала эти слова, употребляя их к месту и не к месту, чем часто смешила взрослых. А тут – «в тот же день».
И «ты умрешь»? Что знает о смерти ребенок ее возраста?
* * *
– Что с тобой? – встревожилась Элиза, когда он вошел в кухню. – У тебя такой вид, будто ты увидел привидение.
– Это из-за Анны. Она только что сказала нечто… весьма странное.
– Странное?
– Да. Удивительные слова в устах ребенка.
– Да? – удивилась сестра. – Какое-то ругательство?
– Нет. Фразу, но слишком сложную для трехлетней девочки.
– А! Наверняка из какого-нибудь мультика! У нее отличная память, она иногда так и сыплет готовыми предложениями. А что именно она сказала?
Ноам не ответил.
– Сомневаюсь, что это фраза из мультфильма, – сказал он. – Но это вполне может быть взято из какой-нибудь манги или обычного фильма.
– Ты же знаешь, что я разрешаю ей смотреть только мультики для самых маленьких. Правда, наша нынешняя приходящая няня ей потакает. Может, ей удалось посмотреть что-то более жесткое. Но что же она сказала?
Ноам не решился передать ей слова Анны. К чему? Элиза объяснит это болезненными настроениями брата, «его странностями». Он предпочел сменить тему разговора.
– Брось. Я, собственно, и сам не очень-то понял, – слишком поспешно ответил он.
– Что происходит, Ноам? Ты такой напряженный сегодня!
– Просто устал. Ну а ты как сейчас? – спросил он, чтобы пустить разговор в другое русло.
– Да ничего. Работы невпроворот, плюс я еще взяла сверхурочные часы. Так что приходится крутиться. Няню поменяла. Анне она нравится. Правда, мне она кажется слишком юной.
– А с деньгами как?
– Выкручиваюсь как-то. Люк платит алименты.
– Тебе надо бы познакомиться с кем-нибудь.
– Ну уж нет, только не бей меня моим же оружием! Если кому и надо всерьез заняться личной жизнью, так это тебе! Кстати… по-прежнему ничего?
– Ничего. Вернее, ничего серьезного.
Элиза пожала плечами.
– Останешься ночевать? – спросила она.
Он молча кивнул. В голове у него, словно бросая вызов здравому смыслу, все еще звучали слова Анны.
* * *
Будильник показывал три часа. Заложив руку за голову и уставившись в стену напротив, Ноам снова и снова думал о словах Анны. Он пытался найти объяснение тому, что произошло, строил гипотезы, обдумывал их, отбрасывал. Может, это была слуховая галлюцинация на почве стресса или депрессивного состояния? Или другой, более смелый вариант – эмоциональная телепатия, благодаря которой племянница «услышала» его тревогу и озвучила ее. Он когда-то читал статью о такой ментальной связи, позволяющей близким людям – братьям и сестрам, родным, возлюбленным – улавливать мысли друг друга и их формулировать. Единственная проблема: играя с племянницей, он не думал о смерти. И потом, если это все же так, то почему Анна упомянула еще о пятерых людях?
Где-то в глубине его души вспыхнула тревога, угрожая душевному равновесию. Он глубоко вздохнул, чтобы притушить этот огонь, но у него ничего не вышло.