Хюррем, наложница из Московии - читать онлайн книгу. Автор: Демет Алтынйелеклиоглу cтр.№ 56

– Она подняла на тебя руку, она била тебя! – возразил он.

– У нее были на то причины.

– Какие причины? Никакие причины не позволяют поднимать руку на женщину, которую повелитель принимает у себя. Если она подняла руку на Хюррем, то, значит, она подняла ее и на нас.

Хюррем чуть было не рассмеялась, услышав в таком серьезном разговоре это «мы», но сдержалась. Нужно было хорошо доиграть роль.

– Если бы была опасность потерять вас, я бы поступила совсем по-другому.

Хюррем напоминала Сулейману переменчивое море. Только что она защищала Гюльбахар, а сейчас говорит, что поступила бы иначе.

– Ну скажи, а как бы ты поступила?

Девушка вновь подняла взгляд, посмотрела прямо в требовательные глаза Сулеймана и прошептала: «Я… я бы не побила женщину, которая попыталась вас у меня увести… Я бы убила ее». И, словно бы не замечая гордости, загоревшейся в глазах падишаха, она подняла руку и, угрожая невидимому врагу, сказала: «Я бы вот этой рукой вырвала бы ей сердце!»

Сулейману стало не по себе от голоса девушки и оттого, что она говорила, но его мужское самолюбие было польщено. Он взял руки Хюррем в свои и долго целовал ее лицо и глаза. Хюррем на какое-то время высвободилась и произнесла: «Я хочу вот что сказать, повелитель: гнев Гюльбахар Хасеки можно считать очень легким, к тому же у меня не было намерения уводить вас у нее».

Как такое могло быть? Падишах изумился еще больше. Он уже собирался заговорить, как Хюррем добавила: «Я была согласна оставаться в тени, в стороне. Лишь бы только быть близко к моему повелителю. Мне достаточно только приходить, когда он пожелает, и бросаться в его объятия. Этого было мне достаточно…»

Султан Сулейман вновь поймал Хюррем. На этот раз сжал сильнее, чтобы она не вырвалась. Девушка билась в железных объятиях, сковавших ее, уклоняясь от поцелуев султана, и продолжала твердить заученные слова: «Поэтому, повелитель, если бы я знала, что вы так накажете Гюльбахар Хасеки, то я бы пришла к вам умолять простить ее. Разве не вы сравнили меня с несгибаемыми горными вершинами? Я очень хорошо помню, как вы это сказали. Я бы не только склонила голову, я бы упала перед вами на колени, я бы целовала край вашего платья, лишь бы вы простили вашу Хасеки. Меня бы не испугало, если бы повелителю не понравился мой поступок и он переменился бы ко мне. Я бы сказала: “Какое горе в том, что мать вашего шехзаде отвесила московитской неверной несколько затрещин?” Я бы излечила свою израненную гордость любовью падишаха».

Падишах слушал ее сбивчивую речь, пьянея от счастья. Он держал в объятиях девушку, возраст которой был так мал, но сердце таким огромным. И вновь начал целовать ее с любовью, страстью и нежностью.

Хюррем сказала себе: «Пожалуй, хватит». Ей не хотелось, чтобы Сулейман понял, что она все это делает для того, чтобы он окончательно охладел к Гюльбахар, и что она не подняла на Гюльбахар руку, не приходила к падишаху только лишь для того, чтобы его гнев обрушился на мать шехзаде. «Нужно перестать делать вид, что я расстраиваюсь из-за того, что ее выгнали из гарема. Ведь если падишах скажет: “Ну раз так – давай вернем ее обратно”, что я буду делать?» – думала Хюррем.

И внезапно она затихла в руках Сулеймана, как пойманная горлица. Эта тяжелая вынужденная роль, которую она играла многие дни, порядком ее измотала. Она уже поверила в эту игру и если бы не чувствовала, как внутри у нее от радости звенит целый оркестр, гремят барабаны и гудят трубы, то вот-вот сама бы пожалела Гюльбахар.

Она подставила Сулейману свои жаркие губы. Он целовал их с тоской и любовью.

Через несколько минут он выпустил ее и поднес руку к своему поясу. В его руке красовалось кольцо, украшенное огромным рубином, окруженным бриллиантами и изумрудами. Он взял маленькую ручку девушки в свои ладони и надел ей кольцо на тонкий пальчик. Хюррем на кольцо даже не взглянула и не видела, как в нем отражаются разными красками языки пламени в островерхом камине. В тот момент она была занята тем, что целовала своего возлюбленного.

Хюррем целовала его щеки и шею, а султан продолжал говорить: «Раз уж Хюррем стала солнцем для султана Сулеймана, то пусть об этом теперь знают все. Сегодня я приказал, чтобы об этом объявили везде: в Диване, в гареме, во всем османском государстве. Ты будешь моей спутницей, ты будешь делить со мной горе и радость. Я понял, что я всегда мечтал встретить тебя и всегда тосковал по тебе, Хюррем».

Хюррем вновь высвободилась из объятий падишаха и пошла по комнате той самой летящей походкой, которой ее научили в Крыму. Подойдя к покрытой шелками и атласом кровати, она вытянулась на ней. Тело ее в тонкой белой шелковой рубашке в свете пламени островерхого камина напоминало статую из слоновой кости. Влажные коралловые губы слегка приоткрылись, грудь вздымалась. Она с нежностью манила Сулеймана к себе.

Сулейман забыл все, что произошло за день. Пока сосланная из дворца Гюльбахар с шехзаде Мустафой тряслись в повозке по пыльной дороге на пути в Манису, в жизни султана открывалась новая глава. Он чувствовал себя моложе и сильнее. Теперь он был готов поразить любого врага, теперь его не остановят не то что родосские рыцари, он не остановится ни в Тимишоаре, ни в Буде, ни в Сигетваре, ни в Вене.

Теперь он был готов к любой буре, он мысленно видел тысячи и тысячи воинов, проходивших перед ним. Он видел, как шествуют ряды победителей: «Нашего великого прадеда называли Фатихом Завоевателем, нашего отца Селим Хана называли Селимом Грозным. А нас будут называть Предводителем Европы!»

Лежавшая на ложе Хюррем видела огонь в глазах Сулеймана. То был доселе невиданный ею огонь – огонь побед. «Мы будем великолепной парой, – подумала Хюррем. – Нас ждет великолепный век, мы вместе завоюем мир!»

На следующее утро Хюррем отправилась в покои Хафзы Султан. Валиде, услышав, что та собирается к ней, специально подготовилась – попросила служанок одеть ее в самое красивое платье. На голову она надела высокую корону, расшитую жемчугом. Собравшись, она торжественно опустилась на обитый шелком седир перед окном. У ног сидели две служанки: одна белая, другая чернокожая.

Ночью пожилая женщина плохо спала. Ей не давали спать тревожные мысли.

После вечернего азана она ходила в погруженные во тьму покои матери своего внука. Ей стало не по себе в тишине комнат, в которых еще утром звенел смех Мустафы. Все было, как прежде, но внезапно из этих стен, занавесей, седиров словно бы ушла душа. Она сидела некоторое время в одиночестве посреди этой безмолвной тишины. Ей стало грустно оттого, что от веселых криков и беготни Мустафы в гареме не осталось и следа. Повсюду теперь царило ощущение осиротелости.

Гюльбахар будет забыта за несколько дней. Сейчас от нее в гареме остались только сплетни. Но через несколько дней девушки найдут себе новую тему. Все станет так, будто бы Гюльбахар и Мустафа никогда и не жили здесь, а Мустафа никогда не разбивал вот это стекло. От этой мысли она вздрогнула. Как быстро люди обо всем забывают.