Эхо возмездия - читать онлайн книгу. Автор: Валерия Вербинина cтр.№ 23

– Бежать? Да вы что? – заверещала Василиса. – Мы здесь останемся… чтобы все разузнать хорошенько! Да я… Я руку пожму тому, кто его убил! Вот!

Она разрумянилась, ее глаза горели так, словно она только что выиграла в лотерею целое состояние, рыжие нечесаные волосы свисали, как у ведьмы.

Ольгу Ивановну покоробило. Она вышла, прикрыв за собой дверь, передала сиделкам указание – ни в коем случае не выпускать этих двоих из больницы, после чего пошла будить доктора.

«А я так хотела, чтобы он отдохнул хоть немного… пока больных мало… Какое у него лицо сделалось тогда ночью… Словно этот противный старик Фаддей Ильич был ему самый близкий и родной человек…»

А пока палата, в которой лежала Василиса Печка, сделалась центром всеобщего притяжения. То и дело в дверь кто-нибудь заглядывал, а самые бесцеремонные еще и навязывались с вопросами, кто именно укокошил студента: муж или жена.

Отставной штабс-капитан бледнел, краснел, шевелил усами, нервно чесал складки жира над шеей и клялся, что он не убивал Дмитрия Колозина, даже пальцем его не тронул. Что касается Василисы, то она с удовольствием включилась в игру и теперь уверяла всех, кто был согласен слушать, что студент умер из-за того, что она ему желала смерти и даже молилась о ней.

Впрочем, едва на пороге показался следователь Порошин, Василиса сразу же сбавила тон и, исподлобья глядя на представителя власти, принялась отвечать на вопросы.

– Имя, сословие, вероисповедание, место жительства…

Однако на главные вопросы Василиса Печка и ее муж твердо ответили «нет»:

Нет, не убивали Колозина.

Нет, ночью никто из них не покидал больницу.

Нет, они понятия не имеют о том, кто мог его убить.

– Вы прибавьте, прибавьте в протокол, – добавила мстительная Василиса, – что не важно, кто его убил, важно, что он получил по заслугам…

Из-за снега дерево за окном казалось совсем белым, и на одной из веток его сидела сова, а может быть, филин. Отставной штабс-капитан посмотрел на него и отвернулся.

– А теперь, полагаю, – сказал Павел Антонович, – мы можем поговорить о том, что такое русский характер и чем он отличается от характера других наций.

Постороннему наблюдателю было бы очень легко описать кабинет хозяина дома, в котором сейчас находились Павел Снегирев и Джонатан Бэрли. Просторная комната была заставлена разномастными книжными шкафами, которые тянулись вдоль стен и громоздились даже в простенках между окнами. На корешках красовались надписи на русском, французском, немецком, английском и других языках. Книги царствовали в кабинете безраздельно, и оттого все остальное – бюро и кресло возле окна, небольшой диван, простой камин без всяких украшений, темный ковер на полу – имело вид случайных элементов обстановки, даже несмотря на то, что все они находились в кабинете больше полутора десятков лет. Джонатан Бэрли примостился на диване, устремив внимательный взор на своего собеседника, который расхаживал по комнате, заложив руки за спину.

– Было бы неправильно рассматривать национальный характер в отрыве от исторических условий формирования нации, а также географических условий, в которых она находится, – продолжал Снегирев, поглядывая то на лицо англичанина, то на языки пламени в камине, то на книги в ближайшем шкафу. – Я уже не раз говорил – и продолжаю настаивать – русская нация сложилась в борьбе со всем, что на протяжении веков хотело ее уничтожить. Силы, которые противостояли русскому народу, приходили как с Востока, так и с Запада, и в этом контексте набеги печенегов, монголо-татарское нашествие и война с Наполеоном стоят в одном ряду. Если мы обратимся к географии, то нельзя не констатировать, что лучшие места на земном шаре достались вовсе не нам. Наши зимы холодны и суровы, лето не всегда балует нас теплом, а переходные сезоны утомительно растянуты во времени и влекут массу неудобств. Что можно сказать о человеке, которому мало того что приходится жить в не слишком благоприятных условиях, так еще к нему периодически являются незваные гости, чтобы не дать ему жить в принципе? Конечно, он не будет оптимистом; конечно, он не сможет позволить себе легкомыслия, потому что оно слишком дорого может ему обойтись; и, конечно же, ему придется научиться давать отпор любому, кто попытается его задеть. Отсюда наш русский пессимизм, наша категоричность, о которой я уже говорил, и наша готовность давать воинственный отпор везде и всегда, вплоть до дискуссий о дамской косметике, – готовность, которую многие мои коллеги путают с хамством, но которая по сути таковой не является.

Джонатан Бэрли шевельнулся.

– Вчера за ужином вы упоминали о двойственности русского характера. Что именно вы имели в виду, сэр?

– Попробую объяснить, – оживился Павел Антонович. – Дело в том, дорогой сэр, что у русского характера есть две стороны, и люди, которые не дали себе труда вникнуть в предмет, на этом основании часто упрекают нас в двуличии. В обычной жизни, когда на горизонте нет никаких угроз, русский человек, если можно так выразиться, расслабляется. Вы видите добродушного, беспечного, частенько ленивого мужичка, который довольствуется малым, если судьба не предоставляет ему большего, – но если предоставляет, он не успокоится, пока не исчерпает все ее блага. Эту русскую черту можно хорошо видеть на примере наших людей, которые неожиданно разбогатели и пускаются во все тяжкие, – пояснил Снегирев. – Умение довольствоваться малым, о котором я говорю, некоторые путают со смирением, с какой-то особой русской терпеливостью и прочим. Я же полагаю, это одна из сторон совсем другого качества – внутренней свободы, которая у русских не связана с материальным благосостоянием, с государственным строем и вообще ни с какими внешними признаками. Свобода, о которой я говорю, – еще очень мало изученный предмет. Во всяком случае, это не свобода по типу «плевать я хотел на всех остальных людей», а свобода в стиле «моя душа – моя крепость», если можно так выразиться. У разных людей она будет выражаться по-разному. Один может дойти до стремления стать юродивым, другой ограничится тем, что будет уделять внешнему миру лишь столько внимания, сколько необходимо. При этом со стороны будет казаться, что он полностью включен в деятельность, которая от него требуется обстоятельствами, и ни о чем другом даже не помышляет. Внутренняя свобода, о которой я говорю, порой требует и внешнего соответствия; так вот, когда русский попадает на бескрайний простор, где от горизонта до горизонта – леса, луга, поля, река, он чувствует, что это его, русское, родное, близкое его душе и в то же время близкое всем русским вообще…

Джонатан Бэрли откашлялся.

– Свобода внутри себя – это, конечно, весьма интересный предмет, – осторожно заметил он, – хоть он и вызовет немало споров… Но мы, кажется, начали говорить о том, что у русского характера есть две стороны. Какая же вторая?

– Ах да, – Снегирев слегка поморщился. – Когда кто-то видит русского в условиях мирной жизни – безалаберного, беспечного, где-то даже чрезмерно доверчивого, – посторонний наблюдатель начинает думать, что стоящий перед ним человек слаб и не представляет из себя ничего особенного, а значит, с ним легко будет справиться. Но все дело в том, что русский в условиях мира и русский в условиях войны – это два совершенно разных человека. На войне русский становится совсем другим. Если он решил сражаться, он будет сражаться до конца, жестоко, не щадя ни себя, ни тем более врага – потому что история предыдущих поколений научила его: с врагами договариваться бесполезно, их можно только уничтожать. Если врагу нанесен существенный урон, то даже поражение у нас перестает считаться таковым, и самый яркий пример – то же самое Бородино…