Революция и семья Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Иоффе cтр.№ 41

Еще в декабре 1916 – январе 1917 г. царское правительство по согласованию с антантовскими союзниками приняло решение о проведении весной 1917 г. генерального наступления на русско-германском фронте.

В сочетании с активными действиями союзных войск на Западе оно должно было привести к полному разгрому Германии. Николай II и его окружение связывали с победой в войне все свои надежды. Они полагали, что победа все «спишет». Подняв волну казенного патриотизма в духе формулы «православие, самодержавие, народность», она могла «снять» давление либеральной оппозиции и серьезно ослабить революционное рабочее движение. Февральская революция нарушила эти планы. Но по мере развития событий идея наступления русской армии оживала вновь. Временное правительство и поддерживавшие его буржуазные и мелкобуржуазные партии она привлекала с различных точек зрения (стратегической, внешнеполитической и др.), но главное – с точки зрения внутриполитической. Сконцентрировав усилия на подготовке наступления, правительство рассчитывало отвлечь внимание масс от нерешенных социальных проблем, а в случае победы на волне все тех же национализма, милитаризма и шовинизма укрепить послефевральский режим. Буржуазные и мелкобуржуазные лидеры не скрывали этих расчетов. Член ЦК кадетов В. Маклаков говорил: «Если нам действительно удастся наступать… и вести войну так же серьезно, как мы ее вели раньше, тогда быстро наступит полное выздоровление России. Тогда оправдается и укрепится наша власть…» [284] Близкий к эсерам В. Станкевич вспоминал, что в интересах внутренней политики было бы наступление противника, «но он не наступал. Значит, надо было двинуться на него и ценою войны на фронте купить порядок в тылу и армии. Круг развития идей оказался законченным. Война поглотила нестройную толпу разнокалиберных, разноречивых деятелей мартовской революции. Во имя «мира всего мира» был дан лозунг: «вперед на врага». И все пошло на службу этому лозунгу» [285] .

Короче говоря, Временное правительство с успехом наступления готовилось пожать лавры победителей, которых, как известно, не судят. Но ведь в каждом наступлении (тем более в наступлении, готовившемся в революционных условиях 1917 г.) всегда есть риск: оно может обернуться не только победой, но и поражением. Что тогда? Ведь Временное правительство не могло не знать настроений солдатских масс, их усилившейся тяги к миру, выражавшейся во все учащавшихся отказах от боевых действий, неподчинениях командованию, случаях братания, дезертирства. Солдат еще стоял с винтовкой наперевес, но он уже готов был воткнуть штык в землю. Однако правительство, опиравшееся на меньшевистско-эсеровские Советы и армейские комитеты, еще имевшие значительное влияние, рассчитывало преодолеть эти пацифистские настроения оглушительной агитационной кампанией, массированной идеологической обработкой. Десятки газет и сотни митинговых ораторов вбивали в головы мысль, что после свержения царизма война перестала быть империалистической, захватнической, что теперь она ведется не во имя аннексий и контрибуций, а во имя защиты революционных завоеваний России. Возглавлял эту кампанию «революционного шовинизма» сам Керенский. Он без устали разъезжал по фронту и с автомобильных сидений, с пушечных лафетов, с повозок, с наспех сколоченных трибун говорил, говорил, говорил до хрипоты, до потери голоса. Сохранились десятки фотоснимков Керенского в «наполеоновской» позе с поднятым подбородком и открытым ртом в окружении офицеров и солдат. Он уговаривал их наступать во имя «свободной России», во имя «завоеваний революции», убеждая, что иного пути нет. «Главноуговаривающий» – прозвали его фронтовики. Керенский «не щадил себя»: с наступлением он связывал не только надежды на укрепление власти Временного правительства, но и своей собственной. Он был честолюбив и не случайно принимал «наполеоновскую» позу.

Но даже выиграв идеологическое и политическое сражение «за наступление», невозможно было получить стопроцентную гарантию успеха самого наступления. И что же в случае провала? Вот тогда-то наряду с правительством крупные политические дивиденды могли извлечь крайне правые контрреволюционные группировки. В обстановке военных поражений, вызванных ими недовольства и озлобления крайне правые, в том числе и царистские, элементы (для которых всегда чем хуже, тем лучше) получили бы неплохой шанс обвинить «во всех грехах» большевиков, «Совдепы» и Временное правительство, якобы неспособное навести «порядок». Идея «твердой власти», военной диктатуры, которую они вынашивали, была бы решительно выдвинута ими как единственное средство «спасения страны». Сознавало ли Временное правительство возможность активизации крайне правых сил в случае провала своей политики наступления? По всей вероятности, да. Но, с одной стороны, оно рассчитывало «удержать» их с помощью соглашательских Советов, а с другой – в определенной мере само нуждалось в них в качестве «противовеса» силам революции, шедшим за большевиками.

По плану, разработанному Ставкой, наступление было назначено на июнь. Главный удар наносил Юго-Западный фронт (командующий – генерал А. Е. Гутор), поддерживаемый Северным, Западным и Румынским фронтами. Ударная группировка Юго-Западного фронта состояла из 7-й и 11-й армий, которым предстояло прорвать фронт противника и устремиться к Львову. 8-я армия, которой после ухода с поста командующего Петроградским военным округом командовал генерал Л. Г. Корнилов, наносила вспомогательный удар в направлении на Калуш и Болехов. Особая армия своими действиями должна была лишить противника возможности маневрировать резервами. В прорыв на направлении главного удара должны были пойти 1-й, 2-й, 14-й пехотные и 5-й кавалерийский корпуса.

16 июня в 100-верстной полосе 7-й, 11-й и правого фланга 8-й армий загрохотали 1200 орудий (примерно по 40 на 1 версту). Мощные огневые валы через русские окопы один за другим обрушивались на австрийские позиции. Кромешный ад разверзся на той стороне. Траншеи, укрепления, ближние тылы – все крушилось, сравнивалось с землей. Рубашки артиллеристов взмокли от пота. Почти двое суток не отходили они от орудий, стволы которых иногда раскалялись так, что с них летела краска. В грохоте разрывов тонули слова команд…

Утром 18 июня огонь достиг максимальной силы. Заранее сосредоточенные в траншеях первой линии войска 7-й и 11-й армий изготовились для атаки. Офицеры и унтер-офицеры по ходам сообщений, пригнувшись, перебегали от одной роты к другой. Они не приказывали, не кричали, охрипшими голосами уговаривали: «Ребята, не подкачайте! Не выдайте, братцы! Как артиллерия смолкнет, по команде сразу с богом вперед!»

Орудийный гул смолк. В казавшейся неестественной тишине команды «вперед!» прозвучали как выстрелы. Крестясь, прикладами винтовок опираясь на брустверы, солдаты выпрыгивали из окопов. Старая русская армия пошла в свое последнее наступление…

Политические последствия «наступления Керенского» не замедлили сказаться.

Как раз в первый день наступления, 18 июня (известия о нем еще не поступили), Петроград был потрясен полумиллионной антиправительственной демонстрацией. Близкая к меньшевикам газета «Новая жизнь» констатировала: «Столичная демонстрация дала отрицательный вотум доверия существующему правительству» [286] . Напомним, правительство в это время уже не было чисто буржуазным: в него входили также меньшевики и эсеры, и, таким образом, демонстрация 18 июня поставила под вопрос существование коалиционного правительства, сформированного в начале мая. Прямое недоверие было высказано «министрам-капиталистам», а косвенное – министрам-соглашателям, состоявшим с ним в блоке.