Революция и семья Романовых - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Иоффе cтр.№ 4

Николай II, можно сказать, с молоком матери впитал охранительную идеологию, твердую веру в «органичность самодержавного принципа» для России. Поучения Победоносцева, Каткова, князя Мещерского и других идеологов монархизма полностью соответствовали его умонастроению. Из дневников Мещерского, которые давались ему на прочтение, он делал «вдохновлявшие» его выписки, одна из которых, к примеру, гласила: «Как в себе ни зажигать конституционализма, ему в России мешает сама Россия, ибо с первым днем конституции начнется конец единодержавия. Оно требует самодержавия, а конец самодержавия есть конец России» [18] .

Вообще следует сказать об одной примечательной черте, довольно определенно характеризующей последнее царствование и последних Романовых, но почему-то не замеченной исторической литературой. Обычным для нее являлся поиск указаний на германофильство Николая и Александры Федоровны, в то время как имеется ряд фактов, свидетельствующих об их прямой поддержке «антизападнических», славянофильских тенденций, так называемого «русского самобытничества», широко распространявшегося правыми кругами.

Сохранились интереснейшие воспоминания ответственного чиновника Государственного совета М. В. Шахматова (племянника академика А. А. Шахматова), раскрывающие эту малоизвестную сторону идеологических устремлений Николая II. Шахматов вспоминает, что в 1916 г. статс-секретарь Государственного совета Д. А. Коптев рассказал ему о том, что царя очень интересует «мысль об изгнании иностранных терминов из русского законодательства» и он, Коптев, получил указание заняться их заменой (для «Свода законов») «современными и древнерусскими словами» [19] (интересно, что академик А. А. Шахматов, один из крупнейших знатоков русского языка, не посоветовал своему племяннику «связываться с этим»). Идеалом Николая II был Алексей Михайлович, Петра I он «не почитал». Это, в частности, находило выражение в его личной поддержке всех начинаний, направленных на реставрацию стиля и быта допетровской Руси, что особенно усилилось в канун и в годы Мировой войны. Комендант Царского Села, друг Г. Распутина князь М. С. Путятин, говорил Шахматову, что при дворе всерьез рассматриваются вопросы о восстановлении придворных званий эпохи «допетровской Москвы» и о восстановлении, в качестве национального, «московского флага». Под непосредственным покровительством царя в Царском Селе в стиле XVII в. строился Федоровский «государев» собор и так называемый «Федоровский городок», одна из «палат» которого стала штаб-квартирой малоизвестного теперь «Общества возрождения художественной Руси». Сам по себе этот замысел мог служить миссии сохранения исторических традиций, но, оказавшись под контролем придворных кругов и самого царя, с самого начала приобрел сугубо казенное, монархическое содержание. Даже наш мемуарист, человек правых убеждений, очень быстро понял, что руководители Общества (князь А. А. Ширинский-Шахматов, граф А. Бобринский, князь М. С. Путятин и др.) ищут не столько удовлетворения «своему научному и эстетическому увлечению древней Русью», сколько осуществляют «политическую акцию» тех кругов, к которым принадлежат. Действительно, пропагандируя «Москву древнюю, православную», отвергая петровские реформы, исказившие «лик истинной России», и борясь за «возрождение древнерусского православного строя и быта», они стремились поставить препоны на пути любых прогрессивных, демократических преобразований, укрепить «царский престол как средоточие русской самобытности». И вполне естественно, что Николай II поощрял деятельность Общества. В отрицании «европеизма» и приверженности к традициям «патриархальной Руси», как ни странно это может показаться на первый взгляд, царя полностью поддерживала Александра Федоровна. Воспитанная при дворе своей бабки – английской королевы Виктории, изучавшая философию в Кембридже, она, оказавшись в России, впала в настоящий религиозный фанатизм, характерный для Руси XVI–XVII вв., прониклась несокрушимой верой в «божьих людей», отшельников, схимников и прорицателей. Этим, между прочим, во многом объясняется появление при дворе «божьего человека» Распутина, в котором Николай и особенно Александра Федоровна склонны были видеть символ «верноподданнического простого народа» (другой причиной, по-видимому, была болезнь наследника, которого Распутин пытался лечить знахарскими методами; владение гипнозом сам он отрицал).

Короче говоря, перед своим крушением царизм явно стремился облечься в кафтан XVII в. Этим идеологическим и политическим переодеванием хотели раздуть шовинизм и национализм, которыми реакция рассчитывала подкрепить расшатанные опоры самодержавия.

Николай II твердо верил в то, что самодержавие должно делать ставку на «простой народ», на «мужика», а не на «европеизированную общественность». Годы правления убеждали его, что всякий раз, когда под давлением «общественности» он поступался самодержавным принципом, «выходило плохо». Частичные уступки по линии «либерализации», на которые он шел (октябрьский манифест 1905 г. и др.), не улучшили положения в стране и не укрепили царскую власть. Напротив, они еще больше возбуждали ту же самую «общественность» и некоторые наиболее крайние ее представители становились еще требовательнее. Даже С. Ю. Витте однажды с раздражением заметил, что либералы напоминают ему шахматного игрока, который, выиграв партию, хватает доску и начинает бить ею своего противника по голове [20] . Царь вообще считал, что при значительном сдвиге «влево» страна не остановится на «либеральной ступени». Он не раз говорил, что общественные деятели из думского лагеря, придя к власти, не сумеют долго продержаться у нее.

Такую точку зрения разделяли многие правые. Вспомним хотя бы знаменитую «записку Дурново», предсказывавшую в случае войны неизбежность крушения российского либерализма под натиском «анархических», т. е. революционных, сил [21] .

В литературе высказывается мнение, что царизм требовал от буржуазии «полного отказа от каких-либо политических поползновений» [22] . Но, видимо, это не совсем так. По крайней мере, в годы войны, по мнению царя, не время было возвращаться к тому состоянию, которое существовало до «смуты» 1905 г. «Общественность» в лице своих организаций много помогала царской армии; Государственная дума, хотя и была бельмом на глазу, все-таки потихоньку «выпускала пары» недовольства и раздражения, накопившегося в стране, создавала впечатление «представительности» в глазах западных союзников. Царь сознавал это. Противоречивое, в сущности говоря, неопределенное, неустоявшееся отношение Николая II к так называемым «общественным организациям» (центрам либерально-буржуазной оппозиции) хорошо видно из двух его собственноручных резолюций. В январе 1917 г. ему была подана записка «русских православных людей» г. Киева, требовавшая принятия решительных мер против «кадетско-еврейских, интеллигентских кругов», которые под руководством Государственной думы «дискредитируют порядок, действуют в противоположность политическим идеалам коренного народа». «Все несогласные, – настаивали авторы записки, – должны умолкнуть», все «общественные организации» должны быть взяты под строгий правительственный контроль. Прочитав записку, Николай II направил ее премьер-министру Голицыну с резолюцией: «Записка, достойная внимания» [23] . Казалось бы, все ясно. Но примерно в то же время на записке черносотенца Н. Н. Тихановича, в которой предлагалось ужесточить правительственный курс, Николай написал: «Во время войны общественные организации трогать нельзя» [24] .