Горм, сын Хёрдакнута - читать онлайн книгу. Автор: Петр Воробьев cтр.№ 93

Хани пару раз шмыгнул носом, вытер сопли подолом драной туники, и кивнул.

– Вот какая моя милость, именем Бейнира Хромого, властью, мне данной. Вы трое определяетесь в мальчишки при псарне на два года. Без жалованья, работать только за харчи, а если на псарне будет нечисто, или собаки неухожены, будете пороты. Тебе, Хани, еще найдем, где спать.

– Ловко ты это придумал, – обрадовался Кнур, затем обратившись к Хлифхунду и его сообщникам, несколько ошалевшим: – Кланяйтесь ярлу! Он вас на довольствие поставил!

– Ты хоть знаешь, позорник лопоухий, что твое имя значит? – обратился Торфи к наиболее разговорчивому из трех малолетних подражателей троллей.

Тот покачал головой и спросил:

– А что за харчи?

– Не густые, – объяснил ярл. – Завтрак и ужин, те же, что для кухонных и домовых мальчишек и девчонок. А имя твое… «Хлейф» значит щит, «хунд» значит пес. Защитник псов. С таким-то именем не стыдно собак на мясо воровать? Стыдно, злопастная твоя тролльчиная чавка?

Хлифхунд вроде бы покраснел – разглядеть под грязью на его мордочке в неверном свете факелов было трудно – и наконец поклонился Горму. Аген и Хани с некоторой задержкой последовали его примеру. Хан завилял хвостом.

– Кнур, сведи новых мальчишек при псарне к Ториру Финссону, пусть им дадут поужинать, чем осталось, и назначат работу. Аген, стой! Пошли со мной к кузнице.

Светя факелом, Горм побрел обратно. На деревянном столе рядом с жаровней под вытяжкой лежала пара выглядевших весьма костляво сушеных рыбин. Ярл порылся на полках, достал прожженный в паре мест кусок козлиной шкуры, завернул рыб, и сунул сверток Агену:

– Отдашь матери и сестрам. Сам чтоб не думал лопать. Дуй за Кнуром!

Мальчонке не нужно было повторять дважды – прижимая драгоценный сверток к груди, он побежал догонять кузнеца, за которым уже брели пристыженные и обнадеженные Хлифхунд и Хани. Шлепанье маленьких босых пяток по мостовой затихло.

– Всех голодных все равно не накормишь, как ни старайся, – Торфи стоял у входа в кузницу, его факел погас. – Хоть последний кусок им отдай – только сам голодным останешься. Ты уж и так добрую треть своей еды псу скармливаешь…

– Всех мне не надо, – ярл пожал плечами. – Все голодные на Бейнирову псарню и не лезут. А этих троих накормил на несколько дней, уже дело. Что Крому не в тягость, то ярлу закон.

– Ты же сказал, на два года?

Горм рассмеялся.

– Через неделю народ начнет не только на улицах, во дворцовых палатах замертво валиться. Сам знаешь, в пекарнях уже лепешки пекут наполовину из опилок. А на опилках, даже если их жарить в оливковом масле, долго не протянешь. Кстати, и масла осталось дней на пять. Прорвать осаду с моря хоть на несколько дней – наша последняя надежда. А сработает, не сработает… Попробуем, узнаем.

Время вроде бы еще не шло к вечеру, но Сунна, хоть и повернула колесницу на весну, висела рыжим кругляшом, уже едва не цепляя за окоем. Собачьи упряжки ждали на льду под берегом острова, дававшим хоть какую-то защиту от непрестанно задувавшего с севера ветра. Шестеро стояли у странной находки, наполовину занесенной снегом. Два каюра остались с собаками, наотрез отказавшись приближаться к отягощенной проклятием посудине.

Лодка энгульсейской работы, тяжелее и длиннее разъездного челна Пря́мого, была зачем-то поставлена на тяжеленные дубовые полозья, раз в восемь толще, чем гибкие и прочные полозья нарт. Резня форштевня изображала коня, с прядями на гриве, складывавшимися в подпись довольно известного корабела из Гримсбю: «Хенгистсрубил.» Впереди лодка была снабжена подобием потяга из толстой смоленой снасти, возможно, запасного штага одного из кнорров. Вместо алыков, к штагу намертво крепились лямки из промасленной парусной шерсти, судя по их размерам, предназначенные для двуногого тягла. Вряд ли кто в здравом уме стал бы на своем горбу тащить через торосы эту по меньшей мере сорокапудовую тяжесть, особенно если учесть, что все, что помещалось в лодку, можно было запросто свезти на двух нартах или трех-четырех волокушах. Впрочем, судя по рассказам Виктрида и Саппивока, ум утратил здравие после первой же зимовки двух кнорров во льдах. Местами шерсть с лямок была раздергана, может быть, птицами, а может, и пеструхами – для гнезд. В лодке валялась куча промерзшего тряпья и шкур, в которой, похоже, славно провели не одно лето различные грязные, нечистоплотные, и вонючие северные животные.

– Может, запись какую на скамье вырезали, – Хельги принялся рыться в тряпье ближе к носу. – Тьфу!

Его поиски открыли свету кучу ребер, позвоночник, нижнюю челюсть, и еще несколько разрозненных костей.

– Небольшого был росточка, – заметил Ушкуй, составляя вместе две расколотых половинки берцовой кости и приставляя их к своему бедру. – Верно, замерз, а там волки до него добрались.

Услышав слово «волки,» Саппивок отрицательно покачал головой, и выдал что-то относительно короткое, с двукратным повторением слогов «ат-шен.» Выдра ненадолго высунула морду из отороченного странным черно-белым мехом клобука его кухлянки, недовольно втянула воздух, засопела, и спряталась обратно.

– Защитник говорит, не волки. С зубами, как у волков, но на двух ногах, и ходят, но не живые, – не то перевел, не то объяснил Виктрид.

– Драугры! – Хельги трижды постучал по борту лодки. – А не пойти ли нам отсюда?

Саппивок кивнул и сказал по-тански:

– Верноговоришь.

– Погодите, – Живорад наклонился над кормой лодки. – Может, что найдем, чтоб понять, кто они были. До этого те, что с зубами, как у волков, вроде не добрались.

– Но и он, видно, голову потерял, – заметил Ушкуй.

– Ты про наговор? – уточнил Хельги.

– Проще, ему кто-то ее отрубил. С одного удара, похоже. И взял на память. Хотя и без наговора могло не обойтись.

Шкипер Прямого указал на странное собрание предметов, разложенных в безумном, но совершенно определенном для того, кто их клал, порядке под лавкой, на которой полусидел, привалившись к борту, безголовый скелет в остатках одежды – четверо песочных часов, одни переносные солнечные, два заряженных самострела – в одном тетива еще сохранила натяжение, раскрытый складной нож, свернутый в трубку кусок листового свинца, куча серебра – пряжки, заколки, скиллинги, маленькая литая сова. В куче валялась и небольшая серебряная пластина с дыркой. На ней блеснули руны. Ушкуй поднял пластину и прочитал:

– «Эгфриду от Иффи, чтоб помнил всегда.» Который из них Эгфрид?

– Ни тот, ни другой, – Виктрид смерил второй костяк взглядом. – Эгфрид был даже тебя на полголовы выше.

– Кто-то здесь уже до нас порылся, – заметил Хельги. – Ничего съестного.

– Вон! – опять по-тански сказал Саппивок, указывая на отблеск в снегу саженях в десяти за кормой лодки.