Дезинформация. Тайная стратегия абсолютной власти - читать онлайн книгу. Автор: Ион Михай Пачепа, Рональд Рычлак cтр.№ 55

Страница

За несколько месяцев до предполагаемого появления на свет спектакля «Наместник» я завершил командировку в качестве исполняющего обязанности руководителя торгового представительства Румынии в Западной Германии и руководителя разведывательной резидентуры Румынии в этой стране. Там уже больше не отмечалось откровенного или официального антисемитизма. Последний из тринадцати Нюрнбергских процессов, а именно «процесс по делу верховного командования Германии», завершился около двух лет назад, но охота на юдофобов энергично продолжалась, и нераскаявшиеся антисемиты больше не осмеливались выражать ненависть к евреям в западной зоне оккупации Германии.

Находясь в ФРГ в качестве дипломата, я не раз слышал об актах насилия против антисемитов. Один из таких случаев позже документально подтвердил Бенджамин Б. Ференц, главный обвинитель со стороны США на судебном процессе против командования айнзацгрупп СС или попросту карательных отрядов {512}. В интервью 2005 года Ференц рассказал, что в первые послевоенные годы американская армия обычно доставляла подозреваемых нацистов невысокого ранга в лагеря для перемещенных лиц, чтобы так называемые перемещенные лица казнили подозреваемых. Ференц сообщил следующее:

«Как-то мне довелось наблюдать, как перемещенные лица избили эсэсовца, затем привязали его к стальной тележке крематория. Они вкатили его в печь, включили ее и выкатили свою жертву наружу. Снова избили его, затем привязали, вкатили тележку в печь и сожгли его заживо» {513}.

Кажется маловероятным, чтобы Хоххут, здравомыслящий человек, молодой и совсем неизвестный драматург, живший в этой посленацистской Германии и которому было только четырнадцать лет, когда война окончилась, открыто выразил какого-либо рода антисемитские настроения из оригинальной версии спектакля «Наместник». Скорее всего, эти антисемитские штрихи добавили сотрудники советской разведки с подобными взглядами. Когда я вернулся из Германии, и в Кремле, и в руководстве разведывательного сообщества КГБ в 1960 году уже ощущался сильный антисемитский настрой. Из КГБ евреев уже изгнали. В Департаменте внешней информации Румынии и в его вышестоящей организации, Секуритате, также организовали процесс по их негласному изгнанию.

Хрущев ненавидел евреев еще больше, чем Сталин. Я слышал, как он выразился во время своего шестидневного отдыха в Румынии: «Это у меня в крови: в моих жилах течет кровь крепостного!» {514} В этой связи румынский правитель Георге Георгиу-Деж сообщил Хрущеву, что израильская разведслужба изъявила готовность тайно заплатить Бухаресту в долларах за каждого еврея, получившего разрешение на эмиграцию. Насколько Георгиу-Дежу было известно, такая сделка стала первым предложением странам советского блока, и он не рискнул принять самостоятельное решение по столь щепетильному вопросу.

Вначале Хрущев взорвался, извергнув поток брани в адрес «жидов, жуликов и мошенников», считавших, что «могут купить нас, как купили Америку». Хрущев смаковал ругательство «жиды». Однако во время ужина советский руководитель передумал. Он настаивал на том, чтобы Георгиу-Деж взял с жидов оплату товаром, а не деньгами. В этом случае, если информация об операции просочилась бы в прессу, это не выглядело бы как работорговля. Товаром для такой взаимовыгодной бартерной сделки Хрущев выбрал животноводческие фермы, поскольку считал себя экспертом в области сельского хозяйства.

«Свиньи за свиней», – заключил генерал Сахаровский, глава всесильной разведывательной службы, сопровождавший Хрущева в Бухарест. Так Румыния стала получать из Израиля свиноводческие фермы в обмен на выездные визы для румынских евреев {515}.

В начале 1970-х годов, когда я стал заместителем руководителя Департамента внешней информации, генерал Сахаровский, по-прежнему де-факто мой начальник, взял меня с собой на экскурсию в печально известный следственный комплекс КГБ в Москве под названием Лефортово, чтобы показать секретный экспонат под названием «Сто лет войны против сионизма». Там, в уродливом здании, похожем на тюрьму, построенном в 1881 году, мне показали камеру пыток, которую использовали для получения признаний у «еврейских анархистов», схваченных «охранкой» – предшественником КГБ после убийства царя Александра II в 1882 году. Я побывал в кабинете, где Мартин Лацис, один из заместителей Феликса Дзержинского, подписал документы, позволившие ЧК расстрелять десятки тысяч «буржуазных евреев», «саботировавших народную революцию». Я видел камеру, где в 1938 году ЧК, к тому времени преобразованная в ГПУ – Государственное политическое управление [57] , принуждаля Николая Бухарина, основателя Третьего Интернационала – международной коммунистической организации, написать признание в «подлых преступлениях», совершенных по указанию американского сионизма {516}.

Я видел также камеру, где тайно содержался после похищения в Венгрии в 1945 году и был убит шведский дипломат Рауль Валленберг, спасший тысячи евреев от газовой камеры во время Второй мировой войны.

На протяжении долгих лет русская / советская / российская политическая полиция несколько раз меняла название: вначале это была «опричнина», затем – «Преображенский приказ», в последующем – охранное отделение, или «охранка», ЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, МВД, КГБ, МСБ, ЦСР и, наконец, нынешняя ФСБ. И все это время тюрьма в Лефортово оставалась неизменной, как памятник постоянной ненависти этой организации к евреям.

«Новый» КГБ постсоветской России в 1992 году арестовал двух российских ученых еврейского происхождения: Вила Мирзаянова и доктора Владимира Углева. Их отправили в Лефортово. Обвинение заключалось в одновременной публикации ими статей в российской газете «Московские новости» и американской прессе, где утверждалось, что Россия, в нарушение национального законодательства и международных обязательств, тайно работает над созданием газа нервно-паралитического действия {517}. Чтобы помочь «новому» КГБ возбудить уголовное дело против этих двух «еврейских шпионов», премьер-министр России Виктор Черномырдин, коммунист со стажем и бывший советский чиновник, в мае 1993 года подписал закон, имеющий обратную силу, по которому откровения двух ученых стали считаться преступлением {518}.

Уилла Энглунда, американского корреспондента, в мае 1993 года вызвал в Москву тот же «новый» КГБ на допрос о его связях с двумя учеными. Западный мир удивился, узнав, что Энглунда вызвали в печально известное Лефортово – символ пути в ГУЛАГ и коммунистических расстрельных команд в течение семидесяти пяти лет. Еще более красноречивым символом стал продолжавший украшать кабинет следователя коммунистический герб с серпом и молотом {519}.

Спектакль «Наместник» является очередной «потемкинской деревней». Его продюсер Эрвин Пискатор созрел политически и как профессионал, служа интересам Советского Союза, где все формы искусства, в том числе театр, должны были, как подразумевалось, решать поставленные Кремлем задачи по дезинформации. Советский композитор Дмитрий Шостакович пояснял: «К концу 1920 года для подлинных художников закончился медовый месяц с советской властью… Чтобы жить в чести, получать заказы и жить спокойно, нужно было надеть смирительную рубашку и преданно служить» {520}. Клеймо не соответствующего линии советской власти могло означать смертный приговор {521}. «В течение многих лет самые одаренные и чуткие советские поэты, писатели и драматурги либо молчали, либо писали «в стол» – тайно или только для собственной семьи и близких друзей» {522}.

Страница