Она замерла, чуть дыша, ловя каждую тень на этом ненаглядном, странном, таком чужом и близком лице, пытаясь разгадать происхождение каждой морщинки, значение каждого содроганья ресниц…
Внезапный взгляд Сергея был как удар. Ирина даже отпрянула. Наверное, упала бы, не подхвати он под локоть.
– Осторожно, – дернул уголками губ: улыбнулся, называется! А глаза прищуренные, холодные, как этот дождь.
– Я пойду, – неловко высвободилась из его железных пальцев Ирина.
– Секунду. Сначала один вопросик.
– Ка-кой? – запнулась она.
– Про-стой, – с усмешкой передразнил Сергей. – Простой…
Его глаза, чудилось, вцепились в ее взгляд. У Ирины медленно, обморочно начало падать сердце в ожидании чего-то страшного. Хотя она знала, заранее знала, о чем он спросит!
И угадала.
– Почему ты не сказала Павлу, что у меня есть пистолет? – резко произнес Сергей.
* * *
Прошлое
Ключ, ключ, ключ…
Теперь он понимал, почему в старых шпионских романах и фильмах столько сил тратилось, чтобы выкрасть у противника ключ к шифру. Без него перед глазами не письмо, а нелепица, чушь, тарабарщина и абракадабра!
Ключ, ключ, ключ… Смысл книжного шрифта состоял в одном непреложном условии: и у шифровальщика, и у дешифровщика для работы должна быть идентичная книга. Совершенно одинаковая! Чтобы буква в букву, точка в точку! Хотя точки как раз и не больно важны: для затруднения раскрытия секрета многие тайнописцы нарочно ставили знаки препинания в самых неожиданных местах криптограммы, а то и вовсе опускали их. Сейчас задача облегчалась хотя бы тем, что в письме не было ни точек, на запятых, ни двоеточий или тире, которые оказались бы вовсе не знаками пунктуации, а тоже элементами шифра. И в таком случае пришлось бы разгадывать еще их.
Книга, значит… В одном из его любимых романов – «Наш человек в Гаване» Грэма Грина – такой книгой стало издание «Шекспира для детей» Чарльза Лэма. Но персонажами Грина были профессиональные шпионы. Какая книга могла служить пособием для шифровки у двух раскольников?
Внезапно его поразила собственная недогадливость. Да с чего он вообще взял, что речь идет только о страннике и странноприимном как о двух конкретных людях? История с дедом и его гостем происходила в 30-е годы, однако письмо явно относится ко временам куда более древнейшим! Состояние пергамента, качество правописания, способ начертания букв – это все не имитация старины, а самая настоящая старина и есть. Может быть, ХVII век. Может быть, еще раньше. Судя по рассказам матери, дед был человеком образованным, книгочеем. Опасный же гость выглядел как обыкновенный крестьянин. Конечно, он мог и притворяться, но это уже не важно: только один-единственный вид литературы был равно доступен всем слоям общества в России. Во все времена.
Это Библия. Ветхий или Новый Завет.
Додумавшись до этого, он наутро же ринулся в ближайшую церковную лавку и чуть было не выложил немалую сумму за толстенную книгу в темно-коричневом переплете с крестом на обложке, да вовремя спохватился: книга-то была переведена на современный русский язык! Нет, ему нужно нечто совершенно иное. Ему нужна Библия на старославянском, причем желательно издание начала ХVII века, а то и еще более раннее: вышедшее прежде, чем переписчики начали править божественные книги на новый лад, что, собственно, и явилось одним из оснований для разделения общества на староверов и никониан.
Такая книга, конечно, могла найтись в областной библиотеке. Он пришел в отдел ценных и редких книг и, запинаясь от робости, изложил свою просьбу. Сидевшая на выдаче огромная, толстая женщина выслушала его, недоверчиво щурясь и хмуря развесистые брови, чудилось, позаимствованные у одного бывшего генсека.
– А вам зачем? – пробасила, поджимая губы. – Вы представляете, какая это ценность?! Стоимость такого издания представляете? Литература подобного рода выдается у нас только научным работникам. Вы научный работник?
Он растерянно моргнул. Его основная работа была еще дальше от научной, чем старопечатная Библия с цветными буквицами и рисованными заставками – от современного унылого издания!
– Нет, я не научный работник.
– Ну, тогда… – Библиотечная дама сурово повела своей замечательной бровью в сторону двери.
Он ушел, чувствуя себя чуть ли не преступником. Просто-таки руки чесались, до того хотелось открыть старую Библию!
Брел по Большой Покровке, ничего не видя от огорчения. Надо вернуться и еще раз поговорить с этой теткой. Может, ей приплатить – ведь зарплата у библиотечных работников известно какая! А вдруг обидится, еще и милицию вызовет? Вот будет смеху!
Дошел до трамвайной линии и приостановился, пропуская мимо вагон. И вдруг взгляд упал на вывеску над узкой дверью: «Антик».
«Да нет, здесь всякое стекло, фарфор, бронза и прочий антиквариат, – вспомнил он. – Библия, да еще такая, чтобы мне подошла… Нет, это фантастика! А вдруг?»
Через пять минут он вылетел из магазина с круглыми глазами и бешено замахал руками, ловя попутку. Чуть дыша от волнения, примчался домой и вытряхнул свою заначку: откладывал на отпуск. Хотел съездить в Индию… Да черт с ней, с Индией, пусть она там и остается, не видел он ее – и нехай никогда не увидит!
Машина ждала его около дома. Опять визжащий, стремительный бег по объездным улицам, дверь в «Антик», круглые от удивления глаза продавца:
– Вы? Так быстро?
Подал тяжелый, завернутый в папиросную бумагу том не менее полуметра в длину и сантиметров тридцать в ширину:
– Владейте! Чтоб вы знали: это 1663 год, Москва, Печатный двор. Первое московское переиздание Острожской библии Ивана Федорова 1581 года. Тираж 2412 экземпляров. Кстати, шрифт для этой книги был специально отлит мастером Федором Поликарповым и получил название библейского. А вы давно собираете старопечатную литературу? У нас тут попадаются интересные экземпляры – и куда дешевле, чем, к примеру, в Москве. Там за такое издание вам пришлось бы выложить не меньше двух тысяч баксов, а здесь, как видите, обошлось тысчонкой. Оставьте свой телефончик, я вам буду позванивать, если что появится…
Покупатель словно не слышал. Нетерпеливо сорвал обертку, зачарованно уставился на твердый, деревянный, обтянутой рыжей кожей переплет, там и сям украшенный потускневшими медными заклепками, с тяжелой пряжкою. Открыл книгу…
«Библiѧ сiрѣчь книги Ветхагѿ и Новагѿ Завѣта наѧзыкɣславенскɣ…»
Отошел к подоконнику, дрожащими руками шевелил страницу, любуясь своим сокровищем. Бумага – точь-в-точь как то письмо из шкатулки. Пергамент! Шрифт утонченный, мелковатый и кое-где стертый, но вполне разборчивый.
Сначала идет благословение издателя: «Бгъ же всесилный всѧкiѧ благодати да подастъ ти, рачителствɣюѱему!»