– Матвеев, возьмешь Яковлева и его связиста. Выведешь из Москвы, а там решите уже, что и как. Курт, ты заберешь тех двух бойцов ЦАЯ, пойдешь в центре, следом за Матвеевым. Мы приотстанем немного. Если задержимся, нас не ждите.
– Направление? – уточнил Курт, следя краем глаза, как Капрал и парень из его группы о чем-то негромко переговариваются, указывая на результаты пальбы. Матвеев напротив него тоже косился украдкой на разрушенную подстанцию. По глазам было видно, что он чертовски доволен, если не больше. Счастлив?
– Самым коротким маршрутом. Идем по Строгинскому шоссе. Матвеев, вот этот мост в рабочем состоянии?
– Не знаю. Мы шли по Волоколамке, но если надо, отряжу парней, они проверят, что с мостом… А как быть с реакторной?
– Если найдете возможность, запакуйте там этих… отщепенцев, если нет, значит, просто уходите, и все, не теряйте времени. Оставьте пару растяжек, и хватит. У нас, по прикидкам, пара часов, не больше. Не хочу проверять на своей шкуре, получилось у нас или нет. Матвеев, покажи пока на карте, что вы на востоке оставили, мы там выходить будем, и не спрашивай почему.
Курт, получив распоряжение, дождался отмашки «свободен» и помчался с крыши. Ему тоже не хотелось задерживаться надолго и смотреть, «получилось или нет». Если все-таки не вышло, лучше уж быть как можно дальше отсюда.
Матвеев карандашом отмечал на карте, куда лучше не соваться, ненадолго вскидывая голову в сторону институтских зданий, ориентируясь по памяти. Пока он делал пометки, стоящий поодаль Яковлев сделал несколько неуверенных шагов в их сторону и тихо позвал:
– Мартин, есть минутка? – Он ждал несколько секунд, пока командир не закончит свои дела и не подойдет, в некотором замешательстве глядя в сторону города. – Эх, люблю я ее! Жаль, ты не видел Москву в расцвете. Хоть и врали многие, что она – безжалостна, что деньги ее погубили… Знаешь, здесь, в этом городе, всегда была душа. Что бы ни говорили, здесь была Душа!
– И она еще есть! – неожиданно ответил Мартин.
– Надо немного потерпеть, и все вернется на круги своя, – сказал Яковлев, глядя на Мартина полным надежды взглядом. Сейчас он выглядел как обычный старик, который, прожив добрую часть своей жизни, так и не понял, что он делал не так, раз судьба отвернулась от него.
– Спасать мир – это твоя работа, – сказал командир «Серых Гусей» и добавил с легкой горечью в голосе: – А наша работа еще не закончена. Сейчас надо уходить.
– Спасибо еще раз, воин! За все спасибо, – искренне, протягивая руку, проговорил академик.
– Поговорим об этом позже. Мы еще в Зоне, а значит, пока рано благодарить. – Мартин принял рукопожатие, ощущая решимость Яковлева довести начатое до конца. Мужское, крепкое, настоящее рукопожатие, а потом шаг назад, рука вскидывается к виску в символическом жесте, по-военному четко и с уважением во взгляде. Яковлев улыбнулся и ответил тем же, отдав Мартину честь.
– Удачи!
– И вам удачи! – Мартин развернулся и гаркнул: – Все! Время, господа!
– «Вертушек» не будет? – съязвил Капрал, глядя на Магу, который хоть и держался молодцом, но все-таки ранение брало свое. Лоб ингуша был в испарине, и дышал Мага часто, но в его взгляде не было и намека на желание отдохнуть. Крепкий парень, не сдается до последнего, молодец.
– Опять пешком? – Мага крякнул, переводя взгляд на Сундука.
– Обеда, как я понимаю, тоже не ждать? – спросил Сундук и устало вздохнул.
– Обед, транспорт и медицинская помощь… – Мартин скривился, так вдруг прострелило раненую ногу. – В конце пути. Чем быстрее доберетесь, тем быстрее вы все это получите. Вопросы? Жалобы? Предложения?
– Товарищ командир, разрешите бегом, а то очень кушать хочется! – И Сундук рванул к выходу с крыши. Капрал ухмыльнулся и побежал следом. Мага, все еще распятый на своем кресте, семенил за ними, усмехаясь чему-то своему.
– Хорошие у тебя ребята, – сказал Яковлев.
Но Мартин был уже далеко и его слов не расслышал.
Эпилог
Оконная рама с выбитым стеклом чуть покачивалась на ветру, неприятно скрипя. Пол был усыпан обрывками окровавленных бинтов, тут же валялся сплющенный шприц, на который в спешке наступили, несколько пожелтевших от времени простыней, сорванных с застеленной лет десять назад кровати. Прямо под окном сидел мужчина, подвернув одну ногу под себя, а другую вытянув вперед. Рядом на полу лежал второй, совсем плохой, судя по виду: дышит с хрипом, тяжело вздымая грудь, словно на нее положили бетонную плиту, руки, брошенные вдоль тела, слегка вздрагивают, ноги безвольно раскинуты. Лежа головой на колене товарища, бледный как смерть и с сухими потрескавшимися губами, он просто, закрыв глаза, пытается делать как можно меньше движений, экономя последние силы. Он весь горит, иногда сильно кашляет, но все еще тут, в этом злом и отвратительном месте, в этой Зоне Отчуждения, где нет ни надежды, ни спасения. Никто не придет на помощь, никто не откликнется на мольбы, только сам и своими руками ты выкарабкаешься, только упорной борьбой и несгибаемым духом можно вырвать свою жизнь из крепкой хватки этого проклятого места.
– Не получится, – хрипит раненый, отвечая другу, который отчаянно пытается составить хоть какой-нибудь план, чтобы помочь, чтобы спасти, чтобы вытащить. Уже минут пятнадцать как отчаянная перестрелка где-то совсем недалеко закончилась, и наступила абсолютная, звенящая тишина. Ни одиночных выстрелов и очередей, ни стрекота пулеметов, ни грохота взрывов, а значит, нет больше тех, кто мог бы ответить. Нет больше наших. Нет больше друзей, значит, все потеряно и все зря. Не верится, что эта канонада, доносившаяся сквозь разбитое окно, означает победу. Черта с два, мы не дети. Врагов было слишком много, чтобы вот так и надолго – полное затишье. Обычно с обеих сторон находятся сорвиголовы, то и дело стреляющие, чтобы проверить, как там противник, не заснул ли, поэтому долгих пауз не бывает. Хочется верить, что наши все-таки смогли отойти и перегруппироваться, выбраться в относительно полном составе, но однозначно можно сказать: дела у них плохи. Слишком интенсивно молотили недавно, слишком расточительно, а значит, все по-серьезному, без дураков. Так и рисуется в голове большой прорыв, быстрый штурм, и все… Друзья, лежащие на асфальте, уставившись в небо мертвыми глазами.
– Пить хочешь? – трогая горячий лоб друга, спросил сидящий. Он уже сделал все, что мог, и теперь просто ждет. Ждет ночи в надежде протянуть время, ждет противников, которые могут сейчас ворваться сюда и покончить со всеми этими мучениями, ждет смерти друга, у которого мало шансов дожить до утра, ждет одиночества. Но если следующее утро они встретят вместе, тогда он взвалит товарища на плечи и будет тащить столько, сколько сможет, сколько получится, сколько придется, сколько будет надо.
– Нет, спасибо! – тихо прошелестел раненый.
Сидящий подтянул за ремень автомат. Делать все равно нечего, значит, будем делать что умеем. Звуков с улицы никаких, в доме тоже ничто не шелохнется, значит, можно потихоньку оружие проверить. Магазин покидает автомат, разворачиваясь оставшимися патронами к глазам. Опаньки. Всего три осталось плюс один в стволе. Со щелчком магазин отправляется обратно в приемник, автомат ложится рядом на пол.