– И вообще я с Мишкой в одном классе учился.
– С каким именно Мишкой? Их тут с утра трое было.
– С твоим мужем.
– Он не Мишка, он Митя, – Ирма понемногу начала сердиться.
– Ну, значит следующий будет Мишка, – отмахнулся гость. – Или через одного… Слушай, я уже запутался в твоих мужьях. Сама потом разберешься. Ты еще не врубилась? Я – Келли.
И торжествующе умолк. Видимо, предполагалось, что любой культурный человек в курсе, кто такой Келли, и сочтет за честь принимать его у себя дома. Но Ирма не принадлежала к числу адептов этого тайного знания, поэтому только плечами пожала. Дескать, ладно, считай, познакомились. И что дальше? Толстяк высокомерно молчал, выжидая, когда она наконец сообразит, кто он такой, и благоговейно припадет к его стопам.
Интересно, подумала Ирма, «Келли» – это имя или фамилия? И тут же устыдилась собственной наивности. Ясно же, просто погремуха. На самом деле этого Карлсона зовут, например, Коля. Ну или фамилия у него какая-нибудь созвучная. Сразу могла бы догадаться, ее тоже не родители Ирмой назвали, а одноклассники, переделав фамилию «Ермакова». Хорошее вышло имя, гораздо лучше, чем «Катя».
Толстяк устал ждать, когда она ему обрадуется, и перешел к делу.
– Соседи сейчас на работе? – Спросил он. – Кухня наша? Я тут растворчик хочу замутить, ты же не против, да? С меня доза.
Это называется – приехали.
Наркотиков Ирма боялась как огня. То есть не столько самих наркотиков, сколько всего, что им сопутствует. Шприцы, нечистые комки ваты, стеклянные глаза, менты, ломки – все это могло мгновенно сделать ее вполне невинную игру в плохую… – ну, скажем так, не самую хорошую девочку – страшной, вымороченной, абсурдной реальностью. Так далеко Ирма заходить не собиралась.
– Я против, – твердо сказала она. А потом, к собственному удивлению, ухватила толстого красавчика за шиворот и повела к выходу.
По длинному коммунальному коридору шествовали молча. Келли не сопротивлялся, и слава богу, в последний раз Ирма дралась с мальчишками в третьем классе и никаких иллюзий насчет собственных боевых качеств с тех пор не питала.
Только когда Ирма распахнула дверь, ведущую в гулкий, холодный, отделанный грязно-белым мрамором подъезд, толстяк лучезарно улыбнулся и сказал:
– I think this is the beginning of a beautiful friendship.
От неожиданности Ирма расхохоталась и выпустила из рук растянутый ворот его свитера.
Не то чтобы она считала всех, смотревших “Касабланку», братьями по духу. И способность складно говорить по-английски никогда не казалась ей характерным признаком богочеловека, которому все простительно. Но так добродушно и остроумно шутить в наихудший для себя момент позорного изгнания из чужого дома – это действительно надо уметь.
Какой однако непростой кадр, подумала она. Как есть Карлсон.
«Непростой кадр» вежливо подождал, пока она досмеется. А потом сказал:
– Информацию принял к сведению. Раствор варить не будем. А выпить у тебя есть?
Ирма так и не выяснила, кто привел Келли в их дом. Однако заметила, что его появлению в комнате никто особо не обрадовался. Да что там, большинство гостей настороженно косились на толстяка, явно ожидая подвоха, но он был тише воды, ниже травы и ни на шаг не отходил от Ирмы, которая сперва отдала ему свою порцию вина, а потом выделила персональную, почти непочатую бутылку, такого добра не жалко. А сама ушла за шкаф, на условно неприкосновенную территорию условной же спальни, где стояли холсты, так и недокрашенные из-за новоселья. Целых три. Дошло наконец, почему ее все так бесит. Просто пора поработать. Еще вчера было пора.
– Ой, – печально сказал из-за ее спины толстяк. – Это твои картинки?
Ирма кивнула.
– Плохо, – вздохнул он.
– Почему плохо? – рассеянно удивилась Ирма.
До сих пор ее рисунки нравились всем, кроме, разве что, родителей.
– Я знаю, как устроены художники. Тебе никто не нужен. Все только мешают. И я тоже буду мешать.
– Будешь, – согласилась она. – Но это ничего. Я привыкла.
И почти машинально потянулась за палитрой. Вообще-то, они с Митей договорились в спальне не рисовать, но бывают в жизни обстоятельства, отменяющие все предыдущие договоренности. Форс-мажор называется. Смешное слово.
Келли еще что-то говорил, но Ирма уже не слушала, смотрела на холст. Здесь нужно красное, думала она, не вот это серо-буро-малиновое, а чистый светлый кадмий, какая же я была дура, как не видела?
От работы ее не отвлек даже шум разгорающейся за шкафом ссоры. Только подумала с веселой свирепостью абсолютно счастливого человека: не угомонятся, выйду, всех угондошу. И снова отключилась.
Она не замечала хода времени, но чутко реагировала на освещение, поэтому когда за окном начало темнеть, громко, с наслаждением выругалась, вышла из-за шкафа, чтобы включить свет, и обнаружила, что праздник все-таки закончился. Гости ушли, оставив на память о себе почти космический хаос, из которого можно было сотворить все что угодно, кроме домашнего уюта. И черт с ним, потом.
– Врубаешься, я всех разогнал, – приветливо сказал Келли. Он сидел в кресле, которое зачем-то переставил в самый темный угол, и был, похоже, чрезвычайно доволен собой. В деснице герой сжимал бутылку с остатками кислого сухаря, на подлокотнике кресла были аккуратно, по росту разложены выуженные из пепельниц окурки, целых восемь штук.
– У меня есть «Шипка», – сказала Ирма, протягивая ему почти полную пачку. – А как ты их разогнал? Научи.
– Сам не врубаюсь, – ответствовал толстяк, придирчиво выбирая сигарету. – Но у тебя так точно не получится, для этого надо быть мной… Какая же дрянь эта твоя «Шипка», – вздохнул он, выпуская дым. – Ее курят только потные плебеи у пивных ларьков, да и то, если на «Пегас» не наскребли.
И пока Ирма молчала, ошалев от столь черной неблагодарности, добавил:
– Тебе надо курить «More». Длинные, тонкие, черные. Сразу будешь выглядеть, как изысканная богемная бикса. А не как тупая телка из педина, только что вернувшаяся с поездки на картошку. Если бы ты была гением, на стиль можно было бы забить. А так – нельзя.
Я уже примерно понимаю, почему все ушли, подумала Ирма. Сама бы ушла, да некуда.
– Скучная ты какая-то, – укоризненно сказал Келли. – Обижаешься, молчишь. Художник должен быть прикольный, особенно, если он телка. Ну, я пошел.
– Куда-нибудь, где есть кухня? – Язвительно спросила Ирма.
– Врубаешься, – неожиданно обрадовался он. – Все-таки ты врубаешься!
А на пороге улыбнулся так ослепительно, что Ирма еще долго глядела на захлопнувшуюся за гостем дверь, обитую светло-коричневой клеенкой. И только несколько минут спустя поняла, что нахальный толстяк унес ее сигареты. Ну, хоть бычки оставил, вздохнула она. В гастроном, значит, можно не бежать.