Дети лагерей смерти. Рожденные выжить - читать онлайн книгу. Автор: Венди Хоулден cтр.№ 15

И снова встал вопрос сокращения расходов на содержание евреев, и оставшихся детей и стариков опять отправили навстречу неизбежному. Мануся должна была попасть под депортацию, но вновь спасало укрытие. Начали забирать и работоспособных мужчин. Берек и Моник остались лишь благодаря своей работе в полиции и пожарной службе, но защитить семью становилось с каждым днем все труднее. На протяжении всех этих лет семье Абрамчик удавалось держаться сплоченно и избегать облав. Однажды, в августе 1944 года, Берек – «лучший брат на свете» – человек, который полностью посвятил себя защите семьи, пришел с «хорошими новостями»: депортации окончились навсегда.

Власти пообещали пожарным, что семьи хороших работников будут спасены. Семьям нужно было выйти из укрытий и прийти на площадь пожарной станции, чтобы переписать их имена и посчитать, сколько ртов нужно кормить. Как и большинство обещаний, произнесенных в Лодзи, это оказалось лишь подлостью.

«Мы возвращались с собрания на площади, когда нас окружили эсэсовцы и забрали. Мама с несколькими малышами оставалась дома, поэтому я попросила немца отпустить маленькую сестру, чтоб та передала матери, что нас забирают. Я надеялась, что они спрячутся дома, но, к сожалению, они все вместе вышли на улицу. Нас посадили в поезда. Мы молчали. Никто не знал, куда мы едем и что с нами сделают. Младшую сестру я прижимала к себе, как грудного ребенка. Немцы открыли двери вагонов», – говорит Сала.

25-летняя Рахель Фридман была в числе последних евреев, вывезенных из Лодзи. Произошло это в понедельник, 28 августа 1944 года. Она видела Моника за несколько часов до происшествия и не представляла, схватили ли его, едет ли он в другом вагоне или прячется в гетто. У них не было возможности попрощаться.

Берек, вместо того, чтоб остаться в числе семисот работников по зачистке гетто, отправился в лагерь со своей семьей. Его молодость и сила могли помочь старому отцу справиться с лагерным трудом, и Береку это почти удалось.

Провожать эти поезда пришел Румковский с женой и детьми. Кто-то требовал отправить его на этих же поездах, надеясь, что там его дипломатия пригодится.

Ликвидировались и остальные польские гетто, а «король» Лодзи (чье имя переводится с иврита как «жизнь») должен был во что бы то ни стало сохранить последних евреев. У него было только два варианта – погибнуть в газовых камерах, куда он послал тысячи людей, либо от рук других евреев, которые обвиняли его в смерти близких.

Из 200 000 человек, зарегистрированных в лодзинском гетто, выжили меньше 1000. И это стало одним из самых больших достижений нацистов в борьбе с европейским еврейством. Узников везли в закрытых вагонах на бойню, как домашний скот, но семье Рахель удалось остаться вместе. Они прижимались друг к другу, ни еды, ни воды им не полагалось, но больше всего люди страдали от неизвестности. «Все были напуганы, даже разговаривать друг с другом не решались», – говорит Рахель. В забитом до отказа вагоне не было воздуха и света, в какой-то момент от сильного толчка перевернулось ведро с отходами, глаза начало щипать от аммиачного смрада.

Все старались пробраться поближе к небольшому окошку, затянутому колючей проволокой. Когда поезд остановился в Аушвице, дети рыдали, а взрослые молились. Делая мелкие глотки воздуха, люди притихли и вслушивались в скрежет металла. Двери открылись, и порыв ветра ворвался в легкие заключенных. Люди устало вывалились из вагона под огни прожекторов, навстречу резким окрикам. Их разогнали штыками и построили в ряды. Рахель считала, что это было самое страшное за все время. «Ты не думаешь. Ты не говоришь. Ты лишь машина».

Доктор Менгеле вышел на осмотр новой партии узников. С ним была его жена Ирэн, мать его единственного сына Рольфа. Она приехала навестить Менгеле в лагере, провела там три месяца, но потом заболела и вынуждена была отправиться в один из госпиталей СС. Во время ее визита муж рассказывал, что его работа представляет собой некую фронтовую службу, а его обязанности должны выполняться с солдатской покорностью.

По прибытии нового поезда ответственный офицер докладывал Менгеле о качестве «новой поставки». Менгеле всегда лично выходил осматривать заключенных, иногда вкрадчиво задавал несколько вопросов и, махнув перчаткой, отправлял человека налево или направо – жить или умереть.

Семью Рахель разделили сразу по прибытии. Фейгу, близнецов Хеника и Дору и Манусю отправили в одну сторону, Рахель, Эстер, Балу и Салу – в другую. Люди толпились и выкручивали шеи в попытке последний раз взглянуть на близких.

Шайя Абрамчик, чувствительный интеллектуал и книголюб, в детстве сам обучавший детей языку рейха, наблюдал за тем, что осталось от его разрозненной семьи, а рядом стоял Берек – обоих определили в отряд каторжных работ. «Они были слишком далеко. И нигде не было видно Моника. Скрылись с виду и мама с малышами. Мы видели, как отец показывает на пальцах, что двое прошли, а кто-то один – не прошел. Тогда еще не было ясно, что это последний раз, когда мы видели родителей и младших детей».

«Вы беременны, милая моя?» – печально знаменитый доктор Аушвиц II-Биркенау задает свой вопрос Анке Натановой, когда подходит ее очередь предстать обнаженной перед надсмотрщиками лагеря холодной октябрьской ночью 1944 года.

Наделенная от природы большой грудью, 27-летняя чешка всегда стеснялась своей фигуры, и теперь безуспешно пыталась обеими руками прикрыть обнаженное тело. Ошеломленно оглядываясь, Анка не могла поверить, что сама вызвалась ехать сюда вслед за мужем, Берндом. На протяжении трех лет они боролись за выживание в терезинском гетто, в часе езды от Праги, и теперь она рассчитывала, что их перевезут в такие же условия. Всю ее семью к тому моменту уже давно отправили на восток. Она решила, что лучше держаться вместе.

В тот момент, когда поезд мучительно медленно проезжал сквозь «врата смерти» Биркенау, она осознала свою ошибку. По сравнению с тем, что ее ожидало, Терезин был раем.

Открылись щеколды грузового вагона, и тяжелая дверь отъехала в сторону со зловещим скрежетом. Озверевшие мужчины, женщины и дети вываливались наружу, вставали на трясущихся ногах, качались как пьяные.

«Мы попали в ад и не понимали, за что, – говорит Анка. – Выходя наружу, мы не представляли, что нас окружает. Мы боялись, но еще не знали, чего именно».

Анка пребывала в состоянии шока с самой высадки. Их отправили в вечно голодную пасть самого эффективного из нацистских индустриализированных лагерей смерти. В мраке ночи раздавался низкий хриплый лай собак, а видно было лишь людей, которые орудовали дубинками, рыча «Raus! Raus!» (нем. «Шевелись!»).

Идеально выглаженные немецкие офицеры стояли, словно статуи, в то время как их младшие чины били, толкали и растаскивали несчастную толпу, принуждая к подчинению. Какофонию языков было слышно издалека: немцы отдавали приказы, женщины рыдали, мужчины тщетно протестовали.

Не успев осознать происходящего вокруг, люди чувствовали весь ужас нависшей над ними угрозы по мере того, как их выстраивали рядами: женщин и маленьких детей в одну сторону, мужчин и молодых людей – в другую. Именно так, в виде кишащей ужасом человеческой массы, евреи предстали перед человеком, которого Анка встретит снова, чуть позже.