Лев Яшин. Легендарный вратарь - читать онлайн книгу. Автор: Александр Соскин cтр.№ 81

От исступленно-победных воплей телекомментатора Дмитрия Губерниева, заходившегося истерикой в ура-патриотическом раже передач из олимпийского Турина (2006), пролег всего шаг до издевательски унизительной встречи на родине: медалистов впустили через аэропортовский VIP-зал, а безмедальных «плебеев» – через общий вход, наружное оцепление не допускало встречавших родственников в здание аэровокзала, часами держа их на морозе, а когда одна олимпийская триумфаторша вышла к ним, обратный путь закрыли слова: «Ты медаль там выиграла, а здесь ты никто».

Не знаю, приучило ли неистребимое российское хамло к долготерпению новое поколение спортивных героев, но те, прежние, неисправимые, так и не смогли привыкнуть к подобным выходкам. Неудивительно, что добрейшего, всегда готового кинуться на помощь, в чем-то наивного, потому как не ожидавшего подвохов со стороны родного государства, Льва Ивановича от всех этих гадостей колотило, трясло. Чиновничья подлость каждый раз ввергала в стресс, усугубляла болячки, подцепленные в футбольные годы.

Михаил Иосифович Якушин, человек-кремень, даже уронил слезу, когда говорил: «Мне кажется, Яшин считал, что судьба несправедлива к нему. Он ведь с детства старался жить по совести, работать не щадя себя, все делать точно и добросовестно, однако это не избавило его от горя и страданий».

Так и есть – получилось, будто судьба потребовала расплаты за то, что ему дала. Но в минуты тягостных раздумий последних лет, уже совершенно больной, Лев Иванович Яшин в который раз предъявил свою грандиозность отчетливым пониманием общественной несправедливости не к нему лично, а к делу его жизни, к своему ненаглядному футболу. В 1989 году, незадолго до кончины, его тяжелые слова как молотком ударили по тем мозгам, которые не разучились соображать, и тем сердцам, которые не устали чувствовать: «Мы ощущали себя любителями, хотя были профессионалами. Потому что отношение к нам было любительское. Да, мы развлекали людей, мы – шуты. Но мы еще же и специалисты, мы – рабочие…»

Он и остался в благодарном сознании людей специалистом из специалистов, рабочим человеком футбола.

Кабинетные бдения, бумажная работа, бюрократическая суета были созданы вовсе не для Яшина. Он отдыхал душой, встречаясь со старыми футбольными друзьями, выезжая на матчи ветеранов. В сентябре 1984 года отправился в Болгарию на прощальный матч Христо Бонева, которого принимал 13 лет назад у себя во время такой же торжественной, но печальной процедуры. Вернувшись в Москву, через день улетел в Венгрию во главе сборной ветеранов. Сам в составе ветеранских команд был и в 70-х гость редкий, а теперь вообще не играл – болели ноги и все остальное, да и возраст уже считал неподходящим (как для кого – знаменитый Сергей Ильин, для действующих футболистов «дедуля», выходил на поле до семидесяти).

Матч с венгерскими «бывшими» состоялся 22 сентября 1984 года в Капошваре, что в двухстах километрах от Будапешта. Вечером ощутил потерю чувствительности, онемение, потом адскую боль в правой ноге. Александр Мирзоян, в ту пору слушатель Высшей школы тренеров, изучавший там спортивный массаж, предложил размять мышцы. Но боль не проходила, угрожала гангрена, отвезли в Будапешт, в столичной клинике начали готовить к операции. Разбуженный в пять утра, примчался, несмотря на ранний час, старый товарищ – легендарный вратарь непобедимой сборной Венгрии 50-х Дьюла Грошич, утешал его, теребил врачей, рыдал, как ребенок. Операция не дала радикального результата, решили срочно отправить в Москву.

Из аэропорта Яшин попал сразу на операционный стол: профессор Анатолий Владимирович Покровский, экстренно мобилизованный своим хорошим знакомым и тезкой Коршуновым, в сложившейся ситуации не мог принять никакого иного решения, кроме самого тяжелого и крайнего – ампутировать ногу. Когда Лев Иванович отошел от тяжелого наркоза, увидел рядом плачущую Валентину Тимофеевну. И медленно, заплетающимся после наркоза языком, произнес:

– Не плачь, Валя. Что ты волнуешься? Ну посуди, зачем мне нога? Я ведь в футбол давно не играю.

Сколько в этих словах было непоказного мужества и благородства – в такую минуту он думал не о себе, а о близком человеке. Мужеству Яшина удивлялся даже все повидавший Покровский: «Подумайте только – две операции в день, перелет, две бессонные ночи, а он даже не застонал ни разу, только зубами скрипел».

Несчастье с великим вратарем всколыхнуло тысячи и тысячи людей. Спорткомитет СССР, Федерация футбола, Центральный и Московский городской советы «Динамо», квартира Яшиных были завалены телеграммами, письмами, посылками со всех концов света – из Англии и Бразилии, Италии и Аргентины, Испании и Мексики, многих других стран, из разных городов и самых медвежьих углов нашей огромной, тогда еще не развалившейся страны.

Выражали глубокое сочувствие, предлагали помочь, чем можно, Майя Плисецкая и Иван Козловский, Сергей Герасимов и Тамара Макарова, Гордон Бенкс и Ладислао Мазуркевич, президент ФИФАЖоао Авеланж и президент МОК Хуан Антонио Самаранч, королевская семья Нидерландов, совсем безвестные люди. На многих конвертах значился адрес: «Москва, футбол, Яшину», и письма доходили по назначению. Чемпион мира 1982 года Дино Дзофф, этот «итальянский Яшин», еще недавно обнимавший старшего коллегу у себя в гостях на церемонии собственных проводов из футбола, телеграфировал всего несколько пронзительных слов: «Поражен громом. Стою рядом как друг».

Не счесть было и посетителей: вся команда «Динамо» во главе с тренером Александром Севидовым, старые друзья по клубу Владимир Шабров, Георгий Рябов, Геннадий Еврюжихин, Владимир Пильгуй, дорогие сердцу учителя Константин Бесков, Гавриил Качалин, руководители Спорткомитета и Управления футбола Валерий Сысоев и Вячеслав Колосков, председатель Федерации спортивных журналистов Борис Федосов, поэт Роберт Рождественский, артисты Геннадий Хазанов и Иосиф Кобзон, целый ансамбль «Русский сувенир», дворовые приятели с Миллионной, с которыми не виделся 30 лет, но сразу узнал. Навещавшие порой не могли поместиться в палате, перемещались в холл.

Окрыленный всеобщей поддержкой, он мобилизовал весь запас терпения и мужества, чтобы пережить физические боли и моральные страдания. Физические боли доставались легче, к ним он был приучен жестокостью футбола, его правил и регламента, длительный период не разрешавшего замен. Когда в игре порвалась мышца ноги или перчатку залила кровь из лопнувшего пальца, терпел, но играл: «Я же мужчина в конце концов», – вот и весь сказ.

Труднее давались моральные боли. Когда-то слезу ронял редко, разве что вконец отчаяшись от обиды нелепых проигрышей и голов. А в больнице, стоило появиться на пороге палаты старым учителям и партнерам, тем же Якушину и Симоняну глаза мгновенно заволакивало. Валентина с первого появления в послеоперационной палате принялась настраивать мужа («Я знаю, как тебе тошно. Но ты же остался мужиком! И я тебя по-прежнему люблю»). Однако его неотъемлемое мужество, как часто бывает, орошалось понятной чувствительностью, на которую подбивала горестная, труднопреодолимая ситуация внезапной обезноженности.

Не давало покоя унижение от толстокожей безучастности власть имущих к людскому горю, не только своему собственному В этой экстремальной ситуации с особой остротой пронзила его трагедия инвалидов афганской войны – с четырьми совсем молоденькими солдатиками оказался в одной палате института протезирования, где в 1985 году проходил реабилитацию. Забыв о собственном несчастье, безутешно плакал над заброшенностью палатных соседей – никому не нужных, отощавших от недоедания ампутантов-афганцев, раздавал им все продукты, доставленные из дома.