Дальневосточные соседи - читать онлайн книгу. Автор: Всеволод Овчинников cтр.№ 45

Словом, если сопоставить потребности Китая в энергоносителях с возможностями его собственных недр, нельзя не прийти к выводу, что энергетика представляет собой самое перспективное направление российско-китайского сотрудничества.

Второе по значению направление порождено географической ролью России как трансконтинентального моста между Азией и Европой. Распад СССР, вызвавший появление новых границ, создал помехи для контейнерных перевозок по Транссибу, чем тут же воспользовались судоходные компании. Возврат к советскому уровню грузооборота принес бы России многие миллиарды долларов.

Если бы удалось модернизировать Транссиб на основе непревзойденного японского опыта скоростных железнодорожных перевозок, трансконтинентальный мост между Западной Европой и Восточной Азией стал бы несравненно выгоднее морских перевозок через Суэцкий канал.

Может стать явью и мечта о том, чтобы пассажир вошел в вагон в Токио и вышел из него в Лондоне. В Японии внимательно следят за планами прокладки тоннеля Сахалин – материк. Из Токио уже давно ходят поезда под проливом между островами Хонсю и Хоккайдо. Остается осуществить давний проект тоннеля Хоккайдо – Сахалин. И тогда из столицы Японии поезда пойдут в Москву и дальше.

Итак, существуют три наиболее перспективных направления взаимодействия России со странами Азиатско-Тихоокеанского региона. Это, во-первых, энергетика, во-вторых, транспорт, в-третьих, фундаментальная наука. Чтобы претворять эти потенциальные возможности в жизнь, необходимы политические контакты на высоком уровне.

Кроме Шанхайской организации сотрудничества, Россия регулярно участвует теперь в ежегодных встречах других региональных организаций. Это АТЭС, куда входят 19 государств и две территории (их очередной саммит недавно прошел во Владивостоке), АСЕАН, имеющий 10 членов. Кроме того, руководители Китая, Японии и Южной Кореи стали приурочивать к саммитам АСЕАН свои трехсторонние встречи. Было бы полезно включить туда и представителя России, создать консультативный механизм по формуле «АСЕАН плюс четыре». Интеграция России в региональные политические и хозяйственные связи отвечает интересам народов Восточной Азии.

Россия, как известно, развивает свою внешнюю торговлю за счет продажи нефти и газа. Причем экспортирует их главным образом в Западную Европу. Между тем пора сделать приоритетом «восточный вектор».

Повторю: следует воспользоваться нашим географическим положением, чтобы возродить на новом витке истории идею Великого шелкового пути, превратить Россию, Китай и Японию в опоры трансконтинентального моста между Восточной Азией и Западной Европой. Нужно использовать динамизм наших дальневосточных соседей, дабы прицепить сибирский вагон к набирающему скорость азиатско-тихоокеанскому экспрессу.

На вопрос, что привело меня в журналистику, я отвечаю: знание китайского языка, истории, философии и культуры этой страны. Руководство «Правды» проявило интерес к выпускнику Военного института иностранных языков Всеволоду Овчинникову именно потому, что в 1951 году газете требовался страновед, хорошо подготовленный для работы в Китае. Ну а элементарными журналистскими навыками можно было овладеть и в редакции.

Должен сказать, что на первом этапе своей карьеры я был поистине баловнем судьбы. Ведь любая тема, связанная с только что родившейся КНР, в 50-х годах считалась приоритетной. Среди зарубежных собкоров «Правды» я был не только самым молодым, но и чаще всех публиковался.

Атмосфера, в которой я начал свою работу в Пекине, была на редкость благоприятной. Крылатая фраза «Русский с китайцем братья навек» была тогда не только строкой из песни. Дружба соседних народов не сводилась к речам государственных деятелей и газетным передовицам. Она реально вошла в тысячи человеческих судеб.

О китайских студентах, которые просиживали выходные дни в читальных залах наших вузов, до сих пор ходят легенды. Да и наши специалисты возвращались с новостроек первой китайской пятилетки неизмеримо выросшими в профессиональном отношении. Ведь к ним постоянно обращались с вопросами, выходившими за рамки их прямых обязанностей, что побуждало углублять свои знания.

К тому же китайцы всячески поощряли своих наставников к новаторству, беря ответственность и риск на себя. Инженер Константин Силин, например, не только обеспечил успешное строительство первого в истории моста через Янцзы, но и впервые в мире использовал там принципиально новый, бескессонный метод возведения мостовых опор, который долго не решались применить в СССР.

Мне выпало счастье быть в гуще этих окрашенных романтикой событий. Возможность беседовать со мной один на один, без переводчика, придавала контактам с местными руководителями доверительный характер, побуждала их относиться ко мне не как к иностранцу, а как к «своему».

Если большинству моих западных коллег в Пекине мешал языковой барьер, мне, наоборот, помогал языковой мост. Достаточно было процитировать какого-нибудь древнего поэта или прочесть иероглифическую надпись, чтобы моментально вызвать к себе симпатию собеседника. Знание китайской грамоты, а тем более китайской старины – лучший ключ к сердцу жителя Поднебесной.

Словом, поначалу судьба меня изрядно избаловала. Зато, вернувшись на родину после размолвки между Мао Цзэдуном и М.С. Хрущевым, я оказался словно у разбитого корыта. Поскольку китайская тематика утратила былую привлекательность, решил переквалифицироваться в япониста. Используя свой авторитет востоковеда, убедил начальство, будто китайский язык отличается от японского не больше, чем белорусский от русского. Иероглифы, мол, те же самые, и наши восточные соседи без труда понимают друг друга.

Мне наняли преподавателя, чтобы четыре часа в неделю брать уроки японского языка. В институте мы еженедельно занимались языком по восемнадцать часов. К тому же было мне тогда за двадцать, а отнюдь не за тридцать лет. Так что быстро овладеть вторым восточным языком было нереально. Но меньше чем через два года после возвращения из Китая я был направлен на постоянную работу в Японию.

Первый год работы в Токио был самым трудным в моей жизни. Сложнее всего было сломать отношение ко мне как к чужаку-дилетанту. Но китайский язык – это латынь Восточной Азии. Так что знания древнекитайской философии и литературы позволяли мне блеснуть перед японцами там, где многие наши японисты мне уступали.

Я нашел свой собственный подход к освещению Страны восходящего солнца. Задался целью найти скрытые пружины послевоенного экономического чуда в особенностях японского менталитета, человеческих отношений в этой малопонятной для иностранцев стране. Это подвело меня к мысли написать своего рода путеводитель по японской душе, каковым стала книга «Ветка сакуры».

Пытаясь описать японский национальный характер, я сравнивал его с китайским. И тут пришлось чаще противопоставлять, чем сопоставлять. Потратив пять лет на изучение страны и языка, а потом проработав семь лет в Поднебесной, я, признаться, ошибочно полагал, что китайцы и японцы некие близнецы-братья (и по цвету кожи, и по разрезу глаз, наконец, по общей иероглифической письменности). Но жизнь заставила убедиться, что наши дальневосточные соседи являют собой, как говорят одесситы, две большие разницы.