Багровый молот - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Брандт cтр.№ 38

Франц Вебер на некоторое время исчез из окна, а когда появился в нем вновь, в его руках дымился мушкет.

— Убирайтесь! — крикнул он стражникам. — Этот дом принадлежит честным людям, вам нечего делать здесь.

— Открывай по-хорошему, Франц, — ответил один из солдат, который хорошо знал вахмистра. — Ты уже потерял ногу. Умей ценить то, что Господь оставил тебе.

Громко выругавшись в ответ, Франц выстрелил.

Солдаты штурмовали дом семейства Вебер без малого четверть часа. Стреляли по забранным решетками окнам, рубили мечами дубовую дверь, но дверь, окованная железом, была слишком прочной, к тому же брат и сестра подперли ее изнутри сундуком. Капрал Блюмсфельд, горячая голова, предложил даже подпалить дом, чтобы выкурить мерзавцев наружу, но фельдфебель Пфюттер при помощи пары фраз и одной крепкой затрещины объяснил дураку, что за арест брата и сестры они получат награду, а за пожар в городе — пеньковый шнур вокруг горла или топор палача.

Дело решилось, когда кто-то сообразил притащить к дому садовую лестницу и забраться внутрь дома через окно на втором этаже. Кухарку, которую было приказано доставить живьем, солдаты выволокли наружу за волосы. Ее брата, который мало того, что влез не в свое дело, но еще и ранил одного из их товарищей, швырнули с крыши на мостовую, а затем долго кромсали мечами на глазах у оцепеневшей сестры. Огненные кольца прыгали на черных плащах, из раскрытых окон высовывались головы любопытных.

После нескольких дней допросов Кунигунду Вебер сожгли. Она полностью признала вину и сообщила Комиссии, что видела на шабаше многих мужчин и женщин, которые принадлежали к самым знатным семействам города. На площади, куда ее привели, судья объявил, что по милости его сиятельства кухарку Вебер обезглавят еще до того, как сожгут ее тело. Толпа встретила известие разочарованным воем.

Георг Хаан присутствовал на этой казни. С каменным лицом смотрел он, как осужденную выводят на площадь, как солнце играет на серых касках стоящих в оцеплении солдат, как катится вниз отрубленная голова. Канцлер сидел всего в двух шагах от князя-епископа, на высоком деревянном помосте, забранном пурпурной тканью, украшенной гербами Франконии, Бамберга и рода фон Дорнхайм. Возможность находиться здесь, на пурпурном возвышении, была высшей честью, на которую только можно было рассчитывать. Рядом с кабаньей тушей его сиятельства изогнул черную спину Фридрих Фёрнер, чуть позади него хрипло дышал старый Нейтард фон Менгерсдорф, командующий княжеской армией. Слева, сонно прищурив глаза, вольготно расположился соборный каноник, Франц фон Хацфельд. По краям помоста замерли четверо телохранителей Иоганна Георга.

Канцлер смотрел на происходящее, стараясь, чтобы лицо не выдало его. Ему хотелось схватить Фридриха Фёрнера и швырнуть его вниз, прямо на пики солдат, чтобы увидеть, как холодная, змеиная кровь польется под ноги стоящих в толпе людей. Бессилие, вот что он чувствовал. В последнее время Хаан все больше времени проводил на заседаниях Высокой Комиссии. Подробно разбирал представленные бумаги, оспаривал правильность обвинений, которые выдвигали Эрнст Фазольт, Якоб Шварцконц, Дитрих Фаульхаммер и все остальные псы из своры господина викария. Благодаря его, канцлера, вмешательству четверых подозреваемых отпустили из-под стражи; троим не утвердили арест. Но толку от всех этих стараний было не больше, чем от камня, утонувшего в озерной воде. Затея с ходатайством провалилась, и несколько сенаторов, подписавших бумагу, лишились своих должностей. Письмо из Камерального суда в Шпеере, в котором верховные судьи Империи потребовали изменить порядок бамбергского судопроизводства, князь-епископ положил под сукно. После этого, словно в насмешку, на площадях и улицах Бамберга каждую неделю стали вывешивать отпечатанные на рыжеватой бумаге листки; на них, в круглых картушах, были изображены портреты казненных ведьм, а ниже следовал текст, подробно описывающий совершенные ими злодейства:

«…Все они признались в том, что в окрестностях Бамберга орудуют не менее тысячи колдуний и колдунов, которые способны усиливать чары друг друга. За счет этого они смогли погубить урожай вина и хлеба и многие семьи обречь на голод и пожирание мертвой плоти. Они признались, что убивали дойных коров и рабочий скот. Признались, что собственноручно разрывали могилы и пожирали мясо мертвецов, а оставшееся мешали с мясом убитых собак и кошек и подавали своим гостям, говоря им, что это мясо кролика. Среди них были священники, которые крестили детей не во имя Господа нашего, Иисуса Христа, а во имя проклятого дракона, во имя дьявола…»

Дальше был помещен рисунок злобной, уродливой женщины с длинными, свисающими из-под чепца космами, протянувшей левую руку вверх, а в правой сжимающей готовую вот-вот выпрыгнуть жабу. Подпись под рисунком гласила: «Ведьма вызывает град, чтобы уничтожить посевы».

Люди собирались возле этих листков маленькими группами, возмущались, смеялись, тыкали пальцами, углем писали на них похабщину.

Последние надежды канцлера были связаны с пакетом, переданным патеру Ламормейну. Копии протоколов, список нарушений при рассмотрении дел, описания вымогательств, жестокости дознавателей, выдуманных улик — все это легло на стол иезуита еще до наступления Рождества. Несколько недель спустя Имперский надворный совет направил в Бамберг запрос о порядке ведения дел по обвинениям в ведовстве, а также об условиях содержания заключенных в тюрьме Малефицхаус.

Его сиятельство велел отослать в Вену ответ следующего содержания:

«Мы, князь-епископ Бамберга, никогда не слышали, чтобы честные люди были несправедливо осуждены в наших владениях. Все суды над преступниками, включая лиц, обвиненных в порче и колдовстве, проходят в полном соответствии с требованиями закона, и обвинения выдвигаются лишь при наличии необходимых улик. Нам неизвестно, чтобы заключенные тюрьмы Малефицхаус подвергались плохому обращению. Постель, еда и питье, которые им предоставлены там, зачастую гораздо лучше, чем в их собственных домах».

Судя по молчанию, которое наступило в последующие месяцы, вельмож кайзера этот ответ вполне удовлетворил.

— Ты хочешь подать прошение об отставке? — встревоженно спросила Катарина Хаан. — Когда?

— Хоть завтра. Иначе, боюсь, я собственными руками разорву Фёрнеру горло.

На столе вперемешку с бумагами валялись раскрытые книги, увеличительное стекло, гусиные перья. В руках маленького бронзового рыцаря догорала желтая восковая свеча с выдавленной у основания буквой «К». Еще пять свечей желтого воска горели в ветвях канделябра, стоявшего на крышке комода в углу.

— Ты — канцлер Бамберга, и ты можешь…

— Канцлер?! Скажи лучше, беспомощный идиот. От должности, которую я занимаю, осталось только название. Каждый день от меня отрезают по кусочку, наносят мелкие, несмертельные увечья. Ни одно из них не может убить меня. Но каждое — ранит.

— Георг…

— У меня отнимают сторонников. Их арестовывают, отправляют в изгнание, а все мои попытки защитить их оканчиваются ничем. Кессман и Мюллершталь казнены, несмотря на то что я написал личное прошение его сиятельству. Кристина Морхаубт арестована — жена моего друга, жена бургомистра. Кройц арестован тоже. Он уже две недели провел в застенке, после допросов не может ходить. Лимсфельден уехал из Бамберга вместе с детьми после того, как кто-то швырнул в его окно камень, завернутый в бумагу. Знаешь, что там было написано? «Если вам дорога жизнь, покиньте город немедленно». Если мои приближенные — люди, которые были верны мне, люди, которые обязаны мне карьерой, уважением, властью, — если они спасаются бегством при первом же шорохе, даже не спросив вначале меня, что из этого следует?