Пацаны под присмотром Виктора идут по коридору Убежища. Проходят жилые отсеки. Перешагивают через людей, спящих вповалку на полу, – тех, кому не хватило места на нарах. Кажется, что это лежит и дышит какой-то неведомый науке организм с десятками конечностей. Переплетенные тела, едва прикрытые покрывалами и грязным тряпьем. Кого-то задевают, кому-то наступают на руку. Вслед ребятам раздаются проклятья:
– Осторожнее там!
– Смотрите, куда прете!
– Козлы!
– Чтоб вы сдохли! Дайте поспать!
Мальчишки заметно ускоряют шаг. Кому они нужны? Кто за них заступится? Родителей у них нет, большинству все равно, вернутся они или нет, все меньше нахлебников, лишь бы жребий в следующий раз не выпал на тебя. Обреченность, в отличие от пули, убивает изнутри.
Пацаны сворачивают за угол. Проходят через пластиковую занавесь. Здесь коридор расширяется, образуя помещение, отданное под отстойник для возвращающихся с поверхности. Мальчишки оказываются перед дверью, ведущей в предтамбур.
– Стоять! – командует Виктор. – Садитесь и ждите здесь!
– Что, прямо на пол? – растерянно спрашивает Павел.
– Да! – отвечает Виктор. – Кладете под жопы паллеты и тихо сидите. Кто вякнет, последних зубов лишится.
– Но ведь здесь грязно, – хмурится пацан с явно восточной внешностью и добавляет: – И фон…
– Брезгуешь, Азат, или особо разборчивым стал? – зло спрашивает Виктор. – Здесь везде фонит. Это приказ! Живо!
Мальчишки разбирают поддоны и нехотя садятся на них. Со стороны коридора слышатся тихие шаги. Пацаны поворачивают головы. Они видят, что к ним приближается высокая сутулая фигура. Из тени неспешной, шаркающей походкой выходит парень лет двадцати трех – двадцати пяти.
– Миха! – говорит Виктор. – Как раз вовремя. Я пойду, амуницию проверю, а ты пока за этими утырками присмотри.
– Погодь, – произносит парень, – чего-то они там переиграли. Батя сказал, чтобы я и Гнус шли с ними, а тебя он к себе вызывает.
Виктор внимательно смотрит на Михаила.
– Это точно? – спрашивает он. – Почему?
– Точнее не бывает, – отвечает Миха, – а почему, не знаю. Давай отойдем, перетереть кое-чего надо. – Парень, не дожидаясь ответа, проходит вперед.
Миха и Виктор отходят к двери предтамбура и начинают о чем-то шептаться.
Мальчишки напрягают слух, но разобрать, о чем идет разговор, не могут. Их съедает любопытство вперемешку со страхом. Что будет дальше? Слишком все необычно для простой операции по утилизации мусора или выбрасывания наружу мертвецов.
– Понятно, – долетает до пацанов фраза Виктора, – СКС возьмешь?
– Да, – кивает Михаил, – думаю, пригодится.
– Добро, – мужик хлопает Миху по плечу. Он быстрым шагом уходит, перед этим странно посмотрев на притихших ребят.
– Ну, братва, чего приуныли? – спрашивает парень. – Для добровольцев что-то кисло выглядите.
– Не выспались просто! – бурчит Сухов. – А так, все ок.
– А, Сухов, и ты здесь, – Миха исподлобья смотрит на мальчишку, – давно пора тебя к делу пристроить, а то ты только языком чесать горазд.
– Он уже сегодня получил свое, – роняет Павел, – видно, мало ему Виктор с прошлого раза добавил.
– Зато тебя, суку, по головке гладит, – парирует Сухов, сжимая кулаки. – Правильно тебя Крысой зовут!
– Да пошел ты! – вскидывается Пашка.
Кажется, еще мгновение – и ребята сцепятся друг с другом. Остальные молчат, боясь попасть под раздачу. Лишь самый щуплый – Валерка Кнышевой, открывает рот и хочет что-то сказать, но его опережает Михаил:
– Эй, харэ там балаболить, заткнитесь оба! Сидите тихо и ждите приказов.
– Миха! Ты хоть скажи, чего будет, куда нас? – спрашивает худой пацан – Макс, за что и получил кликуху Скелет.
– Да-да, чего ждать-то? – хором спрашивают остальные.
– Эээ… Не будь ты как эти!.. – вворачивает Азат.
– Тихо, расшумелись как в детсаду, – хмурится Миха. – Игорь придет и расскажет, а я пока тоже с вами посижу.
Парень проходит назад и садится впереди Сухова. Мальчишка упирается взглядом в бритый затылок Михаила.
«Ага, добровольцы мы, как же, – думает Сергей, ухмыляясь разбитым ртом. – Легко стать добровольцем, когда тебя посреди ночи поднимают ударом в лицо».
В отличие от остальных ребят, Сухову из-за живости характера и неуемного воображения, удалось сохранить хоть что-то от прошлой жизни. Глядя на остальных, он понимал, что его дерзость – это та защита, которая не позволяет ему окончательно свихнуться, стать как все – безвольным и безропотным стадом, которое ведут на убой. Сколько раз он получал по морде за свои слова, столько раз клялся себе, что не отступит, не станет выпрашивать подачки или скулить, как некоторые, приспосабливаться, а там будь что будет. Сухова съедает любопытство. Он слышал, что Михаил успел до Удара отслужить «срочку» и уже несколько раз бывал в рейде на поверхности. Не в силах больше терпеть, мальчишка решается.
– Миха! – зовет он шепотом. – Миха! – ноль эмоций. – Михась! – пацан почти срывается на крик, так что впереди сидящие ребята оборачиваются.
Парень поворачивается, смотрит на Сухова мутными слезящимися глазами.
– Чего развопился? – спрашивает он.
Сухов невольно ежится, не в силах вынести взгляда живого мертвеца.
«Неужели и у меня такой?» – думает он. От невеселых мыслей его отвлекает тычок кулаком в плечо.
– Зачем звал, пацан? – Михась, щурясь, смачно сплевывает на стену.
– Сколько их у тебя? – спрашивает Сухов, поддернув рукав и показывая Михасю запястье.
– Салабон ты еще! – презрительно бросает Михась, глядя на единственный сигаретный ожог.
Черная метка – так называют этот знак в Убежище, разграничивающий людей на две группы – тех, кто был на поверхности, и тех, кто еще не был.
– Гляди сюда! – Михась проворно закатывает рукав камуфляжной куртки, демонстрируя Сергею пару десятков ожоговых отметин. – И запомни – это тебе не трупаки легким пехом за ворота выбрасывать, все вылазки настоящие! Но ничего, – Михась презрительно смотрит на пацана, – ты все поймешь, когда начнешь кровью харкать от лучевухи!
Сухов судорожно сглатывает, живо представляя себе отсек для умирающих от лучевой болезни. Как говорят в Убежище – «наш лепрозорий», где гниющие заживо люди выблевывают собственные внутренности на пол. В последнее время им перестали колоть обезболивающие, и от их пронзительных криков можно сойти с ума. Кто следующий? Не знает никто. Но попасть туда – означает смерть: если не от боли или отказа внутренних органов, то от руки одного из врачей, по совместительству ставшего добровольцем, прекращающим мучения больных.