Клеймо - читать онлайн книгу. Автор: Сесилия Ахерн cтр.№ 51

– Успеешь добраться домой, не боись, – говорит Наташа, стараясь казаться крутой, но страх слышен в ее голосе. – Ладно, с меня уже и хмель соскочил. Что-то скучновато. Жрать хотите?

– Ага! – отвечает Гэвин так поспешно, что я чуть не ухмыляюсь, благо лицо скрыто мешком.

– Логан, едем? – окликает Наташа заводилу.

– Идите, я за вами.

Я чувствую: эти двое не уверены, боятся оставить нас наедине.

– Да идите же! – повторяет Логан, ему не терпится заполучить меня в полное свое распоряжение.

– Ты только не…

– Чего – не?

Гэвин приостанавливается.

– Ты же не это самое, ну…

– Обижаешь, Гэвин. Она – Заклейменная, грязь, я бы до нее и палкой не дотронулся.

– Не льсти себе, – отвечает Гэвин, и они с Наташей хохочут. – Ладно, главное – прибери тут, не то меня дед убьет.

Затяжное молчание, удаляющиеся шаги. Я осталась один на один с Логаном. Это очень опасно.

– Пожалуйста, не трогай меня! – твержу я.

– Я тебя и пальцем не трону, – говорит он мне в ухо. – Ты омерзительна. Ты любому парню будешь противна. Тебя никто не захочет.

Он кружит вокруг меня, замедляя шаг. Спасибо и на том, что он меня пальцем не тронет, но что же он собирается со мной сделать?

– Знаешь, что такое вретище? – спрашивает он вдруг.

– Нет! – всхлипываю я.

– Они тоже понятия не имеют. Для них это все тупая забава, они не знают, в чем символический смысл. – Странный у него сделался голос. Как будто лекцию читает или проповедь. – Пепел и вретище в ветхозаветные времена были символом унижения, горя и покаяния. Если человек хотел показать, что он раскаивается в грехе, он надевал грубую одежду, садился в пепел, посыпал голову пеплом. Пепел означает разорение и гибель.

Я склоняю голову, сполна чувствуя свое унижение, но Логан все еще продолжает монолог, кружа вокруг меня.

– Когда Иона объявил жителям Ниневии, что Господь намерен уничтожить их за их нечестие, все от царя до последнего подданного покаялись. Они постились и лежали во прахе. Они надели вретище даже на скот. Бог увидел искреннее раскаяние, смирение в их сердцах и сжалился, не стал их губить. Пепел и вретище – это символы перемены сердца, доказательства искреннего покаяния.

Он смолк, перестал кружить. В сарае стало совсем тихо, только и слышалось мое тяжелое дыхание под колючим, удушливым «вретищем» да стук моего перепуганного сердца.

– Бог намного милосерднее меня, Заклейменная, но, если ты покаешься, может, я тоже сжалюсь. А если не покаешься, я запру тебя здесь на всю ночь и никто тебя не найдет. Опоздаешь к комендантскому часу, мне плевать, что будет с твоей семьей, – пусть их хоть всех заклеймят, мне-то что.

Я прикусила губу, слезы ослепили меня. Маленький Эван, он перепугается до смерти, как могла я навлечь такую угрозу на своих близких…

– Ты меня слышала, Заклейменная!

Слышала. Знаю, что он так и сделает. Осуществит свою угрозу, все до последнего слова. Я словно вновь очутилась в камере Клеймения, когда судья Креван кричал мне в лицо: «Покайся!» Тогда я упорствовала, потому что думала: со мной покончено, хуже не будет. Я не могла признать себя виновной, тогда не могла, но правила изменились, стало еще хуже. Стало совсем плохо, и у меня нет сил для борьбы.

– Да! – Я саму себя оглушила этим криком.

Он сорвал мешок с моей головы, я рада вдохнуть полной грудью, если бы еще не этот его взгляд.

– Каешься? – спрашивает он.

Я киваю.

– Отвечай! – Он повысил голос.

– Да-да! – всхлипываю я.

– Скажи, что сожалеешь обо всем! – настаивает он.

– Сожалею.

– Скажи, что ты виновна! – торопится он, и я чувствую, от этого он получает куда больший приход, чем от пива и от того, что они курили, – что бы это ни было.

– Я виновна.

– Становись на колени и моли меня о прощении.

Я запнулась.

– Ну же!

Я опускаюсь на колени.

Он зашел мне за спину и наконец-то развязал руки. Я тут же вытянула их вперед, стала массировать запястья. Совсем онемели, болят. Глядеть в глаза Логану я не могу.

– Говори! – орет он.

– Я не знаю, что…

– Моли меня о прощении. Сложи руки, как на молитве, как в церкви. Ну!

– Пожалуйста! – рыдаю я. – Отпусти меня! Я сожалею! Я виновна. Я раскаиваюсь. Только отпусти меня домой! Мне нужно успеть домой.

Он усмехается, вроде бы удовлетворенный, швыряет мне платье.

Я с трудом натягиваю платье, радуясь, что все закончилось, спеша поскорее укрыть от его взгляда свое тело. Он следит за мной, стоя в дверях. Может, я для него грязь и мерзость, но он с меня глаз не сводит.

– Кстати, Заклейменная, до комендантского часа осталось двадцать минут.

Он захлопнул дверь сарая, задвинул засов, и я услышала, как гремят ключи: он запер меня снаружи.

Я слышала, как отъехала машина, и оглядела темную комнату, подсвеченную лишь в одном углу лунным лучом. Выхода не было.

– Нет! – вскрикнула я и заплакала. В тот миг я сдалась. Капитулировала. Забилась в угол и плакала. В запертом сарае, на горе, неизвестно, как далеко от дома. Кричи – никто не услышит. Но ко мне вернулась способность соображать. Наташа говорила, что я успею вернуться, значит, я не так далеко от дома, и мне тоже казалось, что мы не уехали далеко за город. Какое-то время мы ехали в гору. В сарае садоводческие инструменты. Значит, вот я где: это участок на горе, в нескольких минутах пешком от моего дома. В такой поздний час на участках никого нет, но я все же попыталась докричаться хоть до кого-нибудь. Я орала, пока не сорвала глотку, голос сел. Но, как ни бейся, снаружи крик почти не слышен. Никто меня не услышит, словно меня тут и нет.

Я сорвалась, поддалась панике, я бросалась на дверь, толкала ее, дергала, но толку-то – заперта снаружи. Я колотила в дверь лопатой, но и это не имело никакого смысла, выломать дверь – на это у меня сил не хватило бы.

Высоко виднелось узкое окошко. Будь оно расположено горизонтально, я бы смогла протиснуться, но как забраться на такую высоту и пролезть в него под таким углом? Если и выберусь, упаду на ту сторону точнехонько вниз головой. Но других вариантов не оставалось. Нужно было что-то делать.

Лопатой я выбила стекло. По возможности убрала осколки. Нагромоздила на сундук с инструментами ящики с растениями и мешки компоста, чтобы долезть до окна. Соображала быстро, понимая, мучительно понимая, что время на исходе. Я подтянулась, накрыла подоконник мешком, чтобы не порезаться битым стеклом, просунула голову – ура, свежий воздух! Этой малости хватило, чтобы меня ободрить: я справлюсь. Начала подтягивать, даже сквозь мешковину царапая живот, втягивая в себя воздух, шипя от боли. Дотянулась до забора у самого сарая и, уцепившись за него, протащила сквозь оконце все тело. Вцепилась в забор так, словно жизнь моя висела на волоске, ободрала о шершавое дерево ладони, пальцы. Но вылезла и повисла, держась за ограду, а потом разжала руки и упала, камешки больно впились в ноги, на миг я присела, пережидая боль. Огляделась по сторонам, соображая, где я. Знакомая гора. Здесь Арт ждал меня на свидание – не на участках, но поблизости. Хотя каждая минута была на счету, мне захотелось глянуть на наше с ним место. Больше я никогда не попаду сюда в такое время, и ведь это совсем близко. И какой-то инстинкт подсказывал мне, что завернуть туда непременно нужно.