Колька кивнул и спросил:
– И чего ты боишься больше? Того, что может случиться? Той самой опасности, которую предчувствуешь? Или того, что ты станешь зверем?
Эмма вздохнула. Все правильно. Колька нашел слова для тех мыслей, что крутились у нее в голове. Прямо в самую точку. Если она превратится в зверя – какой смысл спасать станцию? Ее все равно убьют. Если половина детей превратится во фриков – какой смысл их спасать? Они все равно не станут людьми.
Она потерла ладонями плечи, как будто в комнате стало вдруг холодно, и сказала:
– Ты ведь меня любишь, да? Ты не превратился во фрика, значит, ты меня любишь. Как это – любить? Что ты чувствуешь?
– Я никогда об этом особенно не задумывался. Помнишь, как я показывал сегодня Максу нашу станцию? И как беспилотники кружились вокруг его вездеходика? Вот так и мои мысли всегда возвращаются к тебе. Я всегда думаю о тебе, хочу быть рядом с тобой, видеть тебя. Мне нравятся твои волосы, твои глаза. И то, как ты хмуришься и пощипываешь нижнюю губу, когда думаешь. И нравится, когда ты злишься и резко откидываешь назад волосы. Можно это назвать любовью, как думаешь?
Эмма пожала плечами:
– Не знаю. Наверное, да. Тогда мне тоже нравится быть рядом с тобой и нравится, когда ты мне помогаешь. Да и доверяю я только тебе одному.
– И? – Колька выжидательно уставился на нее черными пронзительными глазами, слегка сощурился, ожидая продолжения.
– Хочешь услышать от меня, что я тоже тебя люблю? Но я не знаю, Коль. Я действительно не знаю, что со мной происходит. Что вообще происходит на этой станции, что случилось с нашим миром, с нами всеми. Раньше было просто, раньше мы знали, что нам надо делать. Нас всему учили роботы. А теперь я не знаю. И никто не знает. Мы пытаемся выжить, каждый день пытаемся выжить. И уже никто не знает, что правильно, а что нет.
– Теперь правильно только то, что позволит нам остаться живыми. Наверное…
– Никто не знает, Коль. Я тоже не знаю. Давай, наверное, ляжем спать. А завтра снова будем пытаться выжить. Смотреть за детьми, готовить еду, прятаться от роботов. Завтра у нас снова будет полно хлопот.
Эмма растянулась на диване, Колька ткнул пальцем в сенсорную панельку выключателя – после поломки роботов в каютах перестали работать голосовые команды управления электричеством. И комната погрузилась во тьму, светились только небольшие ночники у постелек малышей. Колыбельки медленно покачивались, и еле слышно звенела слабая мелодия, похожая на звон колокольчиков. Под такую только спать и спать.
Повернувшись на бок, Эмма вспомнила, как ей нравился Федор, как хотелось смотреть в его глаза, слушать и улыбаться, улыбаться. И чтобы он был всегда рядом…
Может, тогда она начала испытывать что-то похожее на любовь. Начало любви, ее зародыш. А после все потухло, испарилось. Колючий ей скорее как брат. Добрый, веселый, надежный. Она любит его как брата. Но, может, и такая любовь сойдет? Может, благодаря хотя бы такой любви Эмма не превратится во фрика?
«Я пытаюсь любить, все время пытаюсь любить. Но не уверена, что вообще что-то чувствую», – подумала Эмма, засыпая.
Глава 11
Таис. Все, что рассказывал Вар
1
Среди управляемых людей, живущих в поселениях на Сабе, ходила старая легенда. Завезли ее нелегалы с других островов, и она прижилась. В нее мало кто верил, но пересказывать по вечерам любили.
Вар рассказал ее вдохновенно и красочно, в нужных местах понижая голос до шепота и не отводя внимательного взгляда от Таис и Федора. В легенде говорилось о том, что страшный вирус, поразивший людей на Земле, распространился и на станции, но в космосе мутировал, и потому стал не таким сильным и страшным. Часть жителей станций погибла, в живых остались только дети. На них вирус не подействовал, и они взяли на себя управление станциями. И однажды, когда они вырастут, они спустятся вниз и одолеют роботов.
Простая и наивная легенда, похожая на сказку. Но ведь она оказалась правдой! Вернее, почти правдой. Вниз, на Землю, спустились только двое, и одолеть нашествие представителей другой цивилизации им не удастся. И мечтать нечего.
Но все равно звучало очень интересно и заманчиво.
А Вар, все так же блестя глазами, принялся рассказывать историю Земли. После глобального потепления, когда поднявшийся и взбунтовавшийся океан уничтожил большую часть суши, осталось всего два материка, пригодных для жизни. На одном обосновалось мировое правительство – Международный сенат, главы корпораций, научные институты. Так называемый Банк данных – хранилище человеческого генофонда – тоже находился там. На втором материке, который был поменьше и где климат был похуже, осталась большая часть людей, нуждающаяся в еде, крове и медицинском обслуживании.
Преобразившаяся и обнищавшая Земля погружалась в хаос. Уцелевших людей надо было кормить, одевать, лечить. Обеспечить им крышу над головой. А ресурсов осталось слишком мало, и людям пришлось голодать. Это был период войн, грабежей и болезней. Беспокойный и сложный период, где более-менее сносные условия для выживания предлагали лишь резервации. Но резервации же требовали стерилизации и строгого учета. Если ты зарегистрировался и получаешь похлебку и кров от Сената – то есть живешь в приюте и там же питаешься, – то ты просто обязан подчиняться общим правилам. Как раз в этот период и запустили в космос станции. Это было гарантией того, что на производство никто не нападет, не украдет продукцию, – а подобные нападения на Земле стали настоящим бедствием. Банды озверевших людей грабили и убивали с регулярным постоянством.
– Людям надо было выживать, – спокойно пояснил Вар, – и нельзя их за это осуждать. Каждый выживал как мог и как умел. На станции пригласили работать самых лучших и самых образованных. Провели труднейшие тесты и строжайший отбор. И на станциях установили новейшие технологии, позволяющие создавать людей без помощи женщин. Дорогостоящие и сложные, они помогали полностью контролировать людское размножение. Право иметь потомство принадлежало только самым лучшим.
Эти технологии получили в правительстве название «Естественный отбор», хотя ничего общего с ним не имеют. Это искусственный отбор, если называть вещи правильно, – пояснил Вар. – Они сами решали: кому жить, кому умирать. Уже тогда было принято решение сократить население Общего материка вдвое, то есть убрать половину населения резерваций. Потому что их нечем было кормить, и они представляли реальную угрозу благополучию тех счастливчиков, которым повезло обосноваться на втором материке. Второй материк носил название Всемирный. Видимо, тогда уже считали, что на нем будет сосредоточен весь мир.