– Оля, ты пропустила несколько звеньев в этой цепочке!
На этот раз я решила не пытаться угадать, а помолчать да послушать.
– Первым делом из глупости вытекает самонадеянность. Из самонадеянности – желание слышать только себя и неумение слушать голос вещей. Из этого неумения…
– Голос вещей? А ты не мог бы объяснить?
– Ну, смотри. – Джонатан показал на фотографию с лошадью. – У меня никогда не было никаких, даже малейших проблем с лошадью. Я никогда с нее не падал, я не сломал даже ногтя за все время, которое я занимался верховой ездой. Потому что я с самого начала знал: это животное. У него есть свой характер, и оно может этот характер показать. Я изначально из этого исходил и с лошадьми своими всегда считался. То есть – я слушал их голос. Я чувствовал их желания, состояние, настроение и учитывал их… Когда же появилась машина, я отнесся к ней, как к своей рабыне, которая может исполнять любые мои прихоти. У которой нет права голоса, понимаешь? В определенном смысле она была одновременно и моим идолом, которому я служил.
– Погоди, идол и рабыня – это как-то вместе не вяжется…
– Вяжется, Оля, еще как! Раб, если только ему представится возможность, всегда поступает со своим господином так – или еще более жестоко, – как господин поступал с ним. А идол – это всегда то, чем неимоверно хочется обладать, себе подчинить, поработить, иметь у себя в распоряжении. Посмотри на толпу, срывающую одежду со своих кумиров – хоть кусочек, но достанется в обладание… Про маньяков фильмы видела? Они выбирают девушек, которым поклоняются, и убивают их, чтобы они достались в полное, безграничное обладание… Идол не имеет права голоса. Никто не считается с тем, хочется ли идолу быть задушенным своими поклонниками – в прямом и переносном смысле. Так и я со своей машиной: я сделал из нее идола, я ее пытался себе подчинить – я не слушал ее голос и не считался с ней. И она не выдержала. Она вышла из подчинения, и я потерял управление…
И он снова исчез на кухне.
– Тебе помочь? – крикнула я ему вслед.
– Ни в коем случае, – донесся ответ. – Можешь пока послушать музыку и посмотреть книги.
Шекспир на английском, Гете на немецком, Марсель Пруст на французском, Данте на итальянском…
– Ты по-немецки читаешь?
– Да.
На кухне что-то шипело и вкусный запах начал заполнять квартиру.
– И по-итальянски?
– Да. И надеюсь изучить русский с твоей помощью. Ты будешь мне давать уроки?
Он мне нравился все больше и больше, этот полиглот.
– Я умру от голода, пока ты приготовишь! – снова крикнула я. – И ты останешься без русского!
– Я тебя спасу, – заверил Джонатан, входя в комнату. В руках у него были две подставки для горячего. – Я умею делать искусственное дыхание.
Я не успела продумать, была ли какая-нибудь двусмысленность в «искусственном дыхании», как он распорядился:
– Возьми там, – он указал на шкаф, – тарелки и прочее и накрой пока на стол.
Я достала простые белые тарелки без рисунка, бокалы, также без изысков, корзиночку для хлеба и расставила все это на столе.
В следующий выход с кухни он принес отбивные из ягнятины с зеленой стручковой фасолью. Открыв бутылку красного вина, Джонатан разлил его по бокалам.
– Я думала, ты вообще не употребляешь алкоголь, – заметила я не без ехидства.
Он удивился:
– Отчего же это?
– Ты всегда пьешь только воду.
– Я очень люблю хорошее вино. И люблю его пить, когда у меня есть для этого причины и настроение.
– Сейчас есть?
– Ведь ты у меня в гостях. Мне это приятно.
Он посмотрел на меня каким-то глубоким, очень серьезным взглядом, и я подумала: он любит меня. Он не мог мне оставить отравленные конфеты.
Джонатан поднял свой бокал:
– Я знаю, что русские любят тосты. Давай с тобой, по-русски, выпьем за твое здоровье и за здоровье Шерил.
Мы торжественно чокнулись.
– Рассказывай, – сказал он, садясь.
Я рассказала ему все-все: и о странном звонке Игоря, который откуда-то знает про Шерил; и о том, что Игорь непонятным образом исчез; и о моем «однокласснике» Зайцеве, которого я так и не сумела вспомнить; и о загадочном «однокласснике» Шерил, так похожем на Сережу. Заодно пришлось упомянуть и о том, что мы на самом деле с Игорем не женаты, на что Джонатан кинул на меня короткий радостный взгляд.
Однако он быстро справился с собой и приступил к делу.
– Ты не спросила у своей матери, как выглядел этот Зайцев?
– Спросила. Он на Сережу не похож.
– Это очень важно. Из всего того, что ты мне рассказала, может следовать несколько вариантов: первый – охотятся за Шерил, а ты попала по недоразумению; второй – охотятся за тобой…
– Кто? – встряла я.
– Не мешай. Охотятся, значит, наоборот за тобой, а Шерил попала по недоразумению; третий – охотятся за вами обеими, но разные люди и по разным причинам, и ваша случайная встреча свела воедино усилия разных недоброжелателей; и последнее – охотятся за вами обеими одни и те же заинтересованные лица. Итого: четыре возможности.
– И какая из них наиболее реальна? – спросила я тупо, обалдев от такого количества комбинаций.
– Ты можешь себе представить причины, по которым кто-нибудь хотел бы тебя устранить?
– Господи, откуда?! Я никакой политической деятельностью не занимаюсь, и вообще я ничем не занимаюсь, училась на компьютерных курсах, а теперь вот французский учу в Сорбонне… Сижу, не шалю, починяю примус…
– Какой примус?
– Это у одного нашего писателя, ты не знаешь… Кому это может помешать?
– Тогда будем пока исходить из тех фактов, которые у нас есть. А у нас есть слежка за Шерил. Причем интересует меня в первую очередь не мужик из ДСТ, а неопознанный субъект в джинсовом комплекте.
– Почему не ДСТ?
– Взрыв – не их почерк. Они подобными методами не пользуются – раз; Шерил, как бы ее активность их ни доставала, – вообще для них не фигура, чтобы пойти на крайние меры – два; у Шерил пропали документы и даже фотографии – а у ДСТ уже давно есть про нее все и во всех ракурсах – три; у разведки есть средства куда более простые и удобные для прослушивания: навеска на линиях, и им совершенно незачем торчать у ее дома с аппаратиком, может быть, даже самодельным, который прослушивает в таком маленьком радиусе – четыре.
– Это ты от своего родственника знаешь?
Джонатан посмотрел на меня своими серыми глазами серьезно и хмуро.
– Оля, тебе все время нужны будут подтверждения тому, что я не бандит? – тихо спросил он.